Игра против правил. Александр Рыжов

Юля, глядя, как Алексей рассматривает диковинную этикетку. – Пробовал?

      – Нет…

      – Это как вермут, только вкуснее.

      Касаткин и вермута не пробовал, но признаться в этом не осмелился. И так вахлаком себя выставил, Юля невесть что про него думает…

      Что она думала, он узнал немного погодя, когда от сладкого алкогольного лимонада с привкусом апельсина мозги размякли и чувство стыда за свою отсталость притихло, а взамен появились легкость и раскованность.

      Юля отставила опустевший фужер и рывком притянула к себе Алексея. Он качнулся навстречу, неуклюже обхватил руками ее остро выпиравшие из-под платья лопатки. Невольно зажмурился от предвкушения чуда, нашарил ртом ее губы. Юля застонала, оттолкнула его от себя. Его опалил испуг: неужто сделал больно? Но она не закричала, не заругалась, а встала и стянула с себя блузку. Вид ее белой кожи ослепил Касаткина, а два вздымавшихся от прерывистого дыхания бугорка, обтянутых кружевным польским бюстгальтером, опьянили похлеще импортного чинзано.

      Дальнейшее он помнил смутно. Певцы из ансамбля «Битлз» то ныли, то вопили дурными тенорами, но он их не слушал. На широкой, как аэродром, кровати, в зеленом полумраке творилось самое что ни на есть чародейство. Блаженная истома, восторг, дикое животное упоение – все смешалось, переплелось и завладело его телом и разумом, подчинило волю и опустошило до дна, как бокал, из которого выцедили до капли восхитительный, ни с чем не сравнимый эликсир.

      Далеко за полночь, когда они, распаренные и разомлевшие, лежали на смятой простыне, Юля, прикорнув у него на плече, негромко спросила:

      – Скажи… у тебя много было девушек до меня?

      Лукавит. По его порывистой неуклюжести должна была понять, что немного. Если совсем точно, то всего одна, без учета платонических школьных влюбленностей. Да и тот свой единственный сексуальный опыт Касаткин старался забыть, потому как самому перед собой было совестно. Однажды, находясь в увольнении, завалился в бар, выпил по неосторожности лишнего, а очнулся в комнатенке у незнакомой барышни, в коммунальном клоповнике, где за одной стеной надрывался от истошного писка младенец, а за другой собачились из-за кастрюли две визгливые тетки. Сама барышня была немолода и неопрятна. Она уговаривала Алексея остаться еще на часок-другой, совала ему чекушку, всхлипывала и жаловалась на мужа-козла, который съехал от нее к шалавае по имени Марья… Дальше внимать похмельному бреду Касаткин не стал и бежал со всех ног на свой корабль.

      Рассказывать об этой давней конфузии Юле он, разумеется, не стал. Погладил ее спутавшиеся кудряшки и тихо зашептал на ушко романтическую чушь, которая заставляет всех девчонок на свете выбросить из головы ранее заданные вопросы и погрузиться в сладостную негу.

      …Он подхватился часов в семь утра, как будто кровать колдовским образом выгнулась дугой и подбросила его кверху. Юля спала, по-детски подложив ладошку под щеку. Он не стал ее будить, на цыпочках прокрался в ванную, ополоснул заспанное лицо, по-военному быстро оделся и выскользнул в прихожую.