Увидеть свет. Евгений Серафимович Буланов

время текло иначе. Мягко. Без секундомеров.

      Она провела пальцем по пустой странице, оставляя след в пыли. Чернильная ручка, подаренная отцом перед тем, как он ушёл, дрожала в её пальцах. Капли дождя за окном отбивали ритм, под который она вывела первые слова:

      «Он не влюбляет в себя. Он заставляет влюбиться в мир».

      Буквы расплывались, будто сопротивляясь строгости линий. Юлия засмеялась тихо – тем смехом, который Владимир называл «диким». Звук эхом отразился от стропил, потревожив голубя, спавшего в углу. Птица взметнулась к окну, сбросив перо. Оно упало на страницу, став живой точкой над «i».

      Внутренний монолог:

      «Любить мир – это видеть трещины в фасадах и знать, что через них прорастёт трава. Это слышать, как дождь отмывает асфальт от лжи. Это…»

      Она закусила губу, смахнув внезапные слёзы. «Это наконец понять, что мама ошиблась: слабость не в том, чтобы чувствовать, а в том, чтобы бояться чувствовать».

      Шум мотоцикла на улице заставил её вздрогнуть. Владимир обещал приехать к вечеру, привезти краски для фрески в заброшенной часовне. Но вместо радости в груди ёкнуло – страх, что новый мир окажется миражом. Юлия потянулась к коробке с детскими вещами. На дне лежала кукла с оторванной рукой – подарок отца на пятый день рождения. Она прижала её к себе, вдыхая запах нафталина и воспоминаний.

      «Папа, я всё ещё боюсь», – написала она ниже, затем зачеркнула. Слова Владимира всплыли в памяти: «Страх – это компас. Показывает, где спрятано настоящее».

      Внезапно скрипнула дверь. На лестнице мелькнул силуэт. Юлия замерла, узнавая резкие шаги. Мать.

      – Ты что тут делаешь? – Голос, как всегда, резал воздух. – Твой секретарь звонил. Ты сорвала переговоры с китайцами. Опозорила меня.

      Юлия встала, не выпуская дневник из рук. Пыль осела на её чёрное платье, превратив в старую фреску.

      – Я не хочу быть твоим продолжением, – проговорила она чётко, будто отрепетировав это годами. – Я хочу быть своей ошибкой. Своим… – она посмотрела на перо, – своим полётом.

      Мать сделала шаг назад, будто от удара. В её глазах мелькнуло что-то хрупкое – страх? Раскаяние? Но уже через мгновение лицо снова стало маской.

      – Тогда уходи. Навсегда.

      Дверь захлопнулась. Юлия опустилась на пол, прижав дневник к груди. На странице, где лежало перо, проступили капли – дождь снаружи или слёзы? Она дописала дрожащей рукой:

      «Любить мир – это позволить ему ранить. Потому что только сквозь раны входит свет».

      Снизу донёсся рёв мотора. Владимир махал рукой из-под козырька, весь в брызгах грязи. За ним, на прицепе, болтались вёдра с краской, обрывки холстов и – она присмотрелась – огромный зонт в горошек, словно украденный из старой комедии.

      Финал главы:

      Юлия спустилась, оставив дневник открытым на чердаке. Перо взлетело в порыве ветра, прилипнув к мокрому стеклу. На улице Владимир, не дав ей заговорить, сунул в руки