Томас Бэкфорд. Рассказ. Олег Харит

голос прорезал воздух:

      – Господин Бэкфорд! Вы просрочили арендную плату уже на три дня. Если до вечера не будет денег, освобождайте помещение. Мне всё равно, какие у вас сложности: или платите, или ищите, где ночевать!

      Элизабет поморщилась: подобный ультиматум прозвучал, как звон колоколов, возвещающих о надвигающейся катастрофе. Томас резко встал, накинул на себя плащ:

      – Я должен пойти к мистеру Муррею в «Moore & Gustavsson». Может, выпрошу аванс. Если не получится, я и правда останусь без крыши над головой.

      Он спрятал зловещее письмо во внутренний карман, чувствуя, что оно словно обжигает ему сердце. В его сознании шевельнулась мысль о том, что вот она, экзистенциальная пропасть: сделать рискованный шаг, попросить одолжение у начальства, потерять последние гроши гордости, или покориться судьбе? Но покорность – это же тоже шаг, и кто знает, не приблизит ли она тот самый ужас, о котором предупреждают страницы из будущего?

      Элизабет согласилась пойти с ним. Они вместе выскользнули на улицу, где им в лицо тут же ударил резкий порыв ветра, перемешанного с копотью. По дороге к офису они увидели, как у мостовой Харрисон-Бридж толпа людей возмущённо окружила городового: рабочие с фабрики «Akimoto Iron Foundry» кричали о несправедливой задержке зарплат, требовали хлеба и честного расчёта. В воздухе стоял горький запах человеческого отчаяния и едва сдерживаемой ярости. На плакатах, которые держали в руках протестующие, указывались лозунги на разных языках: «Долой обман!» – по-английски, «Да здравствует правосудие!» – по-французски, «Свободу трудящимся!» – по-немецки.

      – Элизабет, смотри, – пробормотал Томас, стараясь прокладывать путь через толкучку, – здесь готовится бунт.

      – Бунт против чего? Против всей системы, которая не даёт людям поесть досыта! – горько добавила она. – Но ведь государство отвечает дубинками на любые возражения.

      И действительно, у каменных перил моста стоял отряд полицейских во главе с инспектором Фрэнком Фицджеральдом, ирландцем, известным своей жёсткой позицией. Они уже готовились разгонять толпу дубинками. Один из рабочих с алыми глазами и густой чёрной бородой – судя по акценту, чех по имени Ян Дворжак – выкрикнул:

      – Вы, продажные псы! Мы только хотим вернуть наше кровное! Мой ребёнок голодает, жена болеет, а вы спасаете карманы тех, кто сидит в своих дворцах под фамилиями вроде De Carvalho!

      Инспектор Фицджеральд холодно улыбнулся:

      – Расходитесь по домам, иначе получите то, чего ищете.

      Слова эти прозвучали угрожающе, и Томас на миг задумался: а разве не это ли бессилие и есть истинное лицо Ламберсена? Та же самая мрачная энергетика, от которой хочется бежать, но нет сил. В голове вдруг зашевелилась мысль, глухо повторяя, что всякое восстание обречено, что любой протест заканчивается угасанием. И всё-таки люди продолжали бороться, как и он сейчас идёт просить милостыню у начальства, будучи ничтожным писарем.

      У офиса «Moore