Томас Бэкфорд. Рассказ. Олег Харит

все дерзания, все мечты бесповоротно разбились о равнодушие мира и мою собственную трусость. Не смей пытаться изменить судьбу, ибо всякая твоя попытка приблизит тебя к тому, от чего ты бежишь…»

      Томас застыл, чувствуя, как внутри зарождается холод. В каждой строчке сквозили подробности его детства, неведомым образом известные автору. Про приют на улице Св. Агнессы, про последнюю игрушку – деревянную лошадку, которую он нашёл на помойке. Про натёртую мозоль на правой руке от дешёвого стального пера. Всё это мог знать только он сам, да разве что мистер Лейтенберг, но тот давным-давно отстранился от дел и уехал в Испанию по семейным обстоятельствам.

      «Не верь никому, кто назовёт это розыгрышем», – добавлял автор, утверждая, что сам прошёл через горький опыт тщетных попыток что-то изменить: «Я строил планы, искал новых покровителей, пытался выслужиться перед влиятельными лицами, мнил себя героем, который когда-нибудь покинет этот проклятый город. И всякий раз мои действия были не более чем тщетой, ведшей меня к ещё более тяжкому краху. Поверь мне: изменяя дорогу, ты лишь короче срезаешь путь к своей гибели. Оставь надежду и готовься к медленному угасанию».

      Это послание впитало в себя весь мрак, о котором писал бы Эмиль Чоран, если бы тот родился посреди фабрик, забытых богом, где лишь ржавчина и тихий стон рабочих служат фоном существованию. Томас вздрогнул: строки словно сжимали его горло, не давая свободно дышать. Он представил себе: вот пройдут годы, он состарится на этом же самом месте, в конторе, без достижений, без семьи, без славы. И что, в конце концов, получит? Гнилое чахлое существование, о котором будет поздно жалеть.

      Однако вместе с ужасом в нём взыграл трепет: а если именно тут, на пределе отчаяния, зарождается решение – прыжок веры, сопротивление судьбе, вернее, сопротивление тому, что, возможно, никто не предрешал, кроме него самого? Ведь существуют силы, не подвластные никакому письму. Откуда пришло это зловещее предостережение? Действительно ли оно несёт истину, или же это искушение, проверка, способная указать ему путь к истинной свободе?

      В памяти всплыли образы проповедника отца Джулиано Терразаса, итальянца с боливийскими корнями, служившего в полуразрушенной церквушке неподалёку. Тот не раз говорил Томасу: «Величие веры открывается лишь в полной безысходности». Но тогда Томас лишь рассмеялся про себя, считая эти слова красивой метафорой. А теперь, когда письмо стучало в его разум, высекая огненные искры страха, он начал чувствовать, как в глубине его существа прорастает сомнение: быть может, отец Джулиано был прав?

      Здесь всплыли мысли: если нет никаких гарантий свыше, если никто не защищён от собственных решений, то Томас отвечает за каждый свой шаг. Но тогда любой шаг, который он предпримет, может оказаться роковым. Может ли это письмо стать самоисполняющимся пророчеством, именно, потому что он попытается избежать предречённой участи? А если он вообще не будет ничего предпринимать,