Пробуждение каменных сердец. Ghenadii Alexei Eni

его странные, светящиеся глаза, казалось, пытались заглянуть ей прямо в душу, прочесть ее самые потаенные мысли. А потом… он медленно отступил. На шаг, потом еще на один. Слегка склонил свою массивную голову набок, словно в знак извинения или просто пытаясь дать ей понять, что не представляет непосредственной угрозы для ее жизни. С тихим, едва слышным шорохом, похожим на глубокий вздох усталости, сложил свои могучие крылья за спиной, вновь мгновенно став похожим на обычное каменное изваяние – но Изабель-то теперь знала страшную правду. Он был живой.

      Рассвет был еще мучительно, бесконечно далеко. Целая вечность холодной, полной тайн ночи лежала еще впереди. Ночь, в которую серый, бесчувственный камень неожиданно ожил на ее глазах, и ее собственный, такой понятный и привычный мир рухнул в одно мгновение, чтобы, возможно, тут же родиться заново – странным, пугающим до дрожи во всем теле и невероятно, головокружительно притягательным в своей непостижимой тайне.

      Глава 3: Язык Карандаша и Голос Камня

      То, как Изабель добралась домой в ту судьбоносную ночь, почти полностью стерлось из ее смятенной, переполненной впечатлениями памяти. Остались лишь обрывочные воспоминания: гулкие, одинокие шаги по пустым, подернутым предутренним туманом улицам Ноктюрна, оглушительный стук собственного сердца в ушах, казавшийся громче боя соборных часов, и всепоглощающее ощущение полной нереальности, словно она провалилась в чью-то чужую, странную и немного безумную сказку, написанную на языке теней и камня. Образ ожившей горгульи – нет, она твердо решила, она будет звать его Люциан, это имя казалось ему на удивление подходящим, строгое, сильное и бесконечно печальное, – неотступно стоял перед ее глазами. Его невероятная, почти первобытная мощь. Его глубокая, нечеловеческая печаль. И этот взгляд… внимательный, пронзительный, изучающий, бесконечно древний, словно взгляд самой вечности.

      Она буквально рухнула на свою узкую, жесткую кровать в маленькой мансарде под самой крышей, даже не сняв сырого, пахнущего дождем пальто, и долго лежала без движения, дрожа всем телом не то от ночного холода, не то от пережитого глубокого потрясения. Горгульи. Они были живые. Не просто выдумка суеверных предков, не просто архитектурное украшение, а неотъемлемая часть скрытой, тайной, ночной жизни старого Ноктюрна. Леденящий, сковывающий душу страх боролся в ней с пьянящим, почти болезненным чувством восторга от прикосновения к чему-то невероятному, запретному, потустороннему. Почему он не напал на нее? Почему просто стоял и смотрел с таким странным выражением в своих светящихся глазах? И этот его последний жест… он совершенно точно указывал на ее альбом? Неужели он каким-то образом понял, что она рисовала именно его? Неужели простой рисунок мог?.. Эта мысль показалась ей совершенно безумной, но в то же время удивительно настойчивой и логичной в своей иррациональности.

      Весь следующий бесконечный день Изабель провела словно в густом, вязком тумане. Пыталась читать книгу,