Инверсия безупречных алгоритмов. Энди Торро

дронов? – Ронни с улыбкой указал на датасет.

      Тот слегка побледнел, будто наноботы в его крови внезапно замерзли.

      – Подарок от хакеров-школьников. Пустышка. – Он схватил кристалл, но Ронни заметил, как дрогнули его веки. – Кто-то пытался взломать дроны через старые протоколы оптической светокоррекции. Получилось что-то вроде вируса.

      – Вируса?

      – Загрузишь это, и твои собственные воспоминания начнут переписывать сами себя. Как червь, пожирающий корни дерева. – Файзер швырнул датасет в ящик с надписью: «На форматирование». – В прошлом месяце двое клиентов подобной программой стёрли себе личность, пытаясь «обновить детство».

      Ронни прищурился. Ложь Файзера была такой же грубой, как пиратские патчи из Гуантанама. Этот сет явно что-то значил, он чувствовал это кожей.

      – Расскажи мне про свою «Кастомизацию», – сказал он, меняя тактику. – Хочу понять, как ты «вшиваешь» яркие воспоминания в нашу серую реальность.

      Файзер оживился, запуская голограмму интерфейса.

      – Вот, смотри: здесь регулируешь яркость эмоций, здесь – длительность. Можно добавить «эффект старения»: чем дальше воспоминание, тем больше помех. А вот и моя гордость… – он ткнул в ползунок с блестящим черепом. – Режим «Смертник». Ограничиваешь память 24 часами, и проживаешь их с интенсивностью всей жизни. Идеально для тех, кто забыл о том, что бессмертие – это не навсегда.

      – Ты продаёшь страх смерти как развлечение?

      – Нет, – Файзер улыбнулся, и его зубы блеснули, как лезвия. – Я, всего лишь, продаю популярные воспоминания.

      Внезапно из угла донёсся звук – металлический скрежет, будто кто-то уронил инструмент. Ронни обернулся. За стеной с серверами мелькнула тень в плаще с капюшоном.

      – У тебя гости? – спросил Ронни.

      – Клиенты, – Файзер резко выключил голограмму. – Особые.

      Файзер провел Ронни в зал, напоминающий музей абсурда. Стеллажи были уставлены датасетами, подсвеченными изнутри, как артефакты забытых эпох. На голограммах мерцали названия: «Любовь на краю черной дыры», «Шахтерский бунт на Церере», «Последний концерт Моцарта». В воздухе витал сладковатый запах пластмассы и чего-то органического, словно здесь сплавляли плоть с высокотехнологичным пластиком.

      – Вот что сейчас в тренде, – Файзер щелкнул пальцами, и указал на датасет с меткой «Хиты», он вспыхнул кроваво-красным. – «Эпоха Смертных». Подборка воспоминаний из раннего XXI века, когда люди еще старели. Страх старости, боль от болезней, вкус тлена… Идеально для тех, кто хочет серьезно пощекотать себе нервы, но без реального самораспада.

      Ронни взял кристалл, ощущая его холод. Внутри сменялись кадры: морщинистые лица, пациент в кресле стоматолога, гангстерская перестрелка в Гарлеме, кадры первой мировой войны.

      – Это что… ностальгия по болезням и смерти?

      – Нет, – Файзер усмехнулся. – Это напоминание, что даже наноботы не всесильны. Покупатели платят двойную цену, чтобы почувствовать, что они после всего этого