Приключения моряка Паганеля. Владимир Гораль

май гад. Как он похож на мой дед Урхо! – прошептала мне на ухо Ленни.

      – Ну, кэп наш не такой уж и гад, – сострил я не то, чтобы удачно.

      Тем временем изрядно поддатый боцман, что называется «снял тапочки и полез в душу». Обняв нас с Ленни за плечи, он со слезой в голосе, принялся причитать:

      – Ребята мои дорогие! Смотрю я на вас, и душа рыдает. Вы же классика – Рома и Юля, Орфей и Эвридика – вечный сюжет.

      Боцман еще чего бы наговорил, но мужика захлестнули эмоции и он, всхлипнув, с влажным носом полез целоваться. Полез, естественно, не ко мне. Ленни, прижав к груди сжатые кулачки, со смущенной улыбкой попыталась спрятаться за моей надежной спиной. Спасая свою юную подругу от боцманских ласк, я сам бросился в его благоухающие объятья.

      – Устиныч, стихи почитаешь? Что-нибудь из классиков. Свои, например, – пришёл нам на помощь Семен. Бронислав Устиныч окинул публику вмиг прояснившимся взором.

      – Вальдамир! – Боцман вскинул голову и принял позу, подобающую, на его взгляд, поэтической декламации.

      – Елене, если затруднится с пониманием, все поясню сам.

      – На языке Шекспира и Бернса? – догадался я.

      – Именно! – не без вызова подтвердил благородный служителя Аполлона и открыл свой поэтический вечер: – Ода в белом верлибре, – посуровев лицом и голосом, провозгласил декламатор. Мне же, не знаю – почему, примерещилось: Ода о белом верблюде.

      – Раскинулся залив широкий, на много милей врезался он в землю!

      От брака с солнцем и луной полярной рожден им был на побережье город, —

      драматично зарокотал боцман.

      Я тут же живо представил себе картину: как на некое побережье ползет на четвереньках хронически нетрезвый мужчина с роковой фамилией Залив. Мужчина нетрадиционно обременен огромным животом.

      Несчастный басом стенает и охает, явно собираясь рожать, и не каких-то там мальчиков и девочек, ан нет – целый город! Несколько смущала проблема отцовства. Хотелось спросить: кто же, собственно, из двух небесных полярников – луна или солнце – собирается отвечать за содеянное?

      – Яай шеонер икке! Я не понимай! – забеспокоилась Ленни.

      – Я тоже, – поспешил успокоить я девушку. Тут зазвучали патриотические мотивы, правда, уже не в белом, а скорее в военно-морском верлибре. Лицо Устиныча приобрело воинственное выражение, а голос посуровел:

      – В борта союзного конвоя торпеды крупповский металл

      вгрызался хищно, за собою надежды он не оставлял.

      Но след пиратской субмарины не растворялся в глубине.

      Качались траурные пятна на русской северной волне!

      «Вот это уже лучше, – решил я, – народу должно нравиться. „Глубине – волне“ даже как-то захлестывает».

      – Йа, таккь. Я понимай. Cтихи про война с Гитлер. Итс ноу бэд. Этто не плохо, – подтвердила мое впечатление Ленни.

      Далее последовали производственные сонеты. Устиныч здесь «замахнулся на Вильяма нашего Шекспира»:

      – Постыла