Девять дней начала света.

потому что нам обоим это интересно!

      Отец насмешливо закатил глаза.

      – Ну прямо не дети, а юные Коперники! Но это ты можешь дрыхнуть до обеда,а мальчику с утра работать в саду!

      – Завтра у него выходной! Мы обычно так и встречаемся – по выходным!

      На самом деле бывало по всякому, но об этом я решила умолчать, ведь на самом деле отца меньше всего интересовал режим Юсика, и цели он добивался только одной – оградить свою дочь от недопустимой, по его мнению, дружбы с тем, кто ей ни разу не ровня.

      Лев Тимофеевич не удостоил меня ответом, вместо этого повернулся к Муртазавру.

      – А ты что скажешь, Муртаза? Поддерживаешь интерес своего племянника к небесным наукам?

      Чёрная борода опять пришла в движение, но, видимо, не понимая к чему клонит хозяин, и старательно подбирая нейтральный ответ, заговорил её обладатель не сразу:

      – Любая наука во благо мужчине, – отозвался он наконец с поистине восточной мудростью и уклончивостью, – Если не мешает его долгу перед семьёй.

      Теперь отец повернулся к Юсику. Вопросительно выгнул седую бровь.

      – А какой у тебя долг перед семьей, мальчик?

      Отвечая, Юсик даже вытянулся вверх, как солдат перед генералом. И отчеканил:

      – Жить так, чтобы родным не было за меня стыдно. Уважать старших. Заботиться о младших. Чтить усопших.

      Такого Юсика я ещё не видела и даже залюбовалась! Интересно, он так здорово импровизирует или их этому учат?

      Дремучая борода Муртазавра разорвалась на две части и я не сразу поняла, что старинный друг моего отца улыбается. Гордо улыбается, глядя на племянника, явно довольный его ответом.

      Улыбнулся и отец.

      – Что ж, мальчик, если твой дядя решит, что астрономические наблюдения в компании моей дочери не вредят долгу перед вашей семьёй, то можете продолжать. Только меру знайте и спите по ночам хоть немного.

      Я даже кивнуть не сумела, настолько была изумлена. Вытаращив глаза, смотрела как отец разворачивается, и, кивком пригласив Муртазавра следовать за собой, исчезает за дверью. И лишь когда их шаги стихли на лестнице, мы с Юсиком вернули себе возможность двигаться и уставились друг на друга.

      – Он что это, по правде? – первым нарушил Юсик наше обескураженное молчание, – Мне можно приходить сюда? Больше не надо прятаться?

      Я хлопнула ладонью по платформе, приглашая его сесть рядом со мной, и принялась гадать о том, что же сподвигло отца стать вдруг таким толерантным?

      Не к месту озвученная поговорка про свинью и гуся, после которой он почувствовал себя настолько неловко, что поспешил свернуть разговор? Ой, не верю.

      Боязнь обидеть верного Муртазу, прямо озвучив причину своего нежелания видеть его племянника рядом со мной? Очень вряд ли. Никогда Лев Тимофеевич Кошурин не щадил чьих-то чувств. Тем более тех, кто и сам прекрасно знал своё место подле него.

      Или папа просто решил не портить отношения с дочерью из-за того, что скоро само сойдёт на нет? Может быть, он думает, что мне со временем надоест новая