Девять дней начала света.

и альбомы в обсерватории, где отвела для этого один из ящиков комода, тем более что и рисовал он чаще теперь тоже у меня. Так постепенно мы стали всё больше и больше времени проводить вместе, и, конечно же это не осталось незамеченным.

      Вычислил нас Муртазавр. Он проследил за Юсиком в одну из его тайных ночных отлучек, понял, что тот наведывается не к кому-нибудь, а к хозяйской дочке, и, вместо того, чтобы самому поговорить с племянником, доложил об этом моему отцу, поскольку, как я уже говорила, предан ему был безгранично.

      Это случилось в конце августа, А август и сентябрь, если кто не знает, лучшее время для астрономических наблюдений, два идеальных месяца, когда ночи ещё тёплые, как летом, но уже не такие короткие и по-осеннему тёмные. Вот в одну из таких драгоценных ночей, которые мы с Юсиком старались использовать по максимуму, дверь обсерватории вдруг распахнулась, и на пороге возник мой отец в сопровождении верного Муртазы. Оба – мрачнее тучи.

      Юсик пискнул и выронил айпад, в котором вёл дневник наблюдений. А я скорее рассердилась, чем испугалась. Да и чего бояться? Разве мы делаем что-то плохое?

      Отец прошёл на середину комнаты, где и остановился, молча глядя перед собой. Он явно чего-то ждал, и я поняла чего именно, когда Муртазавр отрывисто сказал что-то не по-русски, а Юсик сполз с платформы, и, втянув голову в плечи, побрёл к нему. Я же смотрела на его ссутуленную спину и чувствовала нарастающее возмущение, гневный протест, требующий немедленного выхода.

      – Останься!

      Я сама не узнала свой голос, столько в нём прозвучало категоричного, властного… отцовского. И Юсик замер на полушаге, изумлённо обернувшись через плечо. Но я глядела не на него, а пристально, в упор, – на Муртазавра. И уже ему повторила:

      – Пусть останется.

      Обычно безэмоциональное лицо таджика, словно вырубленное из цельного куска тёмной древесины, приняло озадаченное выражение. Он понял, что оказался в сложном положении, ведь и сам Муртаза, и его племянник, работали на нашу семью, находились в нашем доме, а значит моё распоряжение здесь и сейчас должно было иметь для Юсика больший вес, чем дядюшкино. И Юсик понял это раньше него.

      Он сделал чёткий разворот, как солдат на параде, вернулся к платформе и встал подле неё, глядя на меня с таким демонстративно угодливым ожиданием во взгляде, что мне с трудом удалось сохранить серьёзное выражение лица.

      Возможно, этот маленький демарш и остался непонятым для Муртазавра, но не для моего отца. Его скулы закаменели, а голос зазвучал угрожающе вкрадчиво:

      – Юля, нам надо поговорить. Наедине.

      Да кто бы сомневался, что наедине! Ведь мне будет велено не якшаться с обслуживающим персоналом, а Юсику – держаться подальше от хозяйской дочки, ибо не по Сеньке шапка. Разве можно озвучить и то, и другое нам обоим одновременно?

      – А чего ты стесняешься? – спросила я отца, пытаясь зеркалить его вкрадчивый тон, – Если думаешь, что прав, так и скажи прямо.

      У