Ташкент: архитектура советского модернизма. Справочник-путеводитель. Ольга Казакова

в воспоминаниях ташкентских архитекторов он предстает патерналистской фигурой, в которой мемуаристы подчеркивают позитивные черты. Рассказы архитекторов-москвичей не столь однородны. С большим уважением о Рашидове вспоминал Феликс Новиков, которому руководитель Узбекистана заказал проекты реконструкции центров Самарканда и Бухары, не навязывая свое мнение и не отторгая полученные предложения[51]. Иным Рашидов предстает в воспоминаниях Елены Сухановой, которую можно назвать главной исполнительницей проекта Дворца дружбы народов. В ее рассказе это был заказчик, знавший, чего он хотел, умевший добиться от проектировщиков исполнения своих пожеланий. Наблюдавшая эволюцию Рашидова на протяжении десяти лет, Суханова полагала, что он изначально, т. е. уже в 1960-е годы, в душе не принимал модернистскую архитектуру. Согласно ее рассказу, именно следуя императивам Рашидова, авторы Дворца были вынуждены перейти от исповедуемых ими принципов современной архитектуры к навязываемому руководителем Узбекистана декоративному решению, приведшему к результату, который Суханова в сердцах называла «ханским дворцом»[52]. Большей частью негативно описывал Рашидова в последний период жизни Андрей Косинский: в его воспоминаниях руководитель Узбекистана представал несведущим в архитектуре «баем», который при этом позволял себе «учить» архитекторов[53]. Впрочем, пристрастность воспоминаний Косинского известна, как и то, что он нередко позволял себе придумывать детали рассказов, выгодно иллюстрирующие его точку зрения.

      Ш. Рашидов на открытии первой линии Ташкентского метро. 6 ноября 1977

      Ш. Рашидов рассматривает новые проекты ташкентских архитекторов. Кон. 1970-х

      Интерпретировать эту особенность институциональной организации архитектуры Узбекистана можно по-разному. Некоторые исследователи, отрицающие значимость советской архитектуры на фоне интернационального контекста, сегодня настаивают на том, что у советских зодчих «не было свободы», которой обладали их западные коллеги, и потому их произведения якобы не были столь значительны и разнообразны. Противоположной позиции придерживался, например, Жан-Луи Коэн, полагавший, что советские зодчие обладали гораздо большей свободой, чем западные, в силу прямого доступа к руководителям страны или отдельных республик, в результате чего облегчалось принятие решений и административно обеспечивалась их эффективная реализация[54]. Оба эти представления по-своему высвечивают специфику архитектурного процесса в Узбекистане и свидетельствуют о значимости личности первого секретаря ЦК в иерархии архитектурных институций республики.

      ПРОТАГОНИСТЫ ПОДЛИННЫЕ И МНИМЫЕ

      Говоря о «свободе советского архитектора», нам следует избегать любой романтизации позднего советского времени. Социальная организация архитектуры ограничивала эту свободу во многих аспектах. Часть из них была объективно обусловлена функционированием

51

Из беседы Феликса Новикова с автором текста, состоявшейся 6 января 2020 года.

52

Из беседы Ольги Казаковой и автора текста с Еленой Сухановой, состоявшейся 2 февраля 2020 года.

53

Архитектор Андрей Косинский: «Годы, проведенные в Ташкенте, были самым продуктивным и ярким периодом в моей жизни» (часть I) // Информационное агентство Фергана. URL: https://www.fergananews.com/articles/4430, просмотрено 25.08.2024.

54

Такую точку зрения Жан-Луи Коэн высказал, в частности, при обсуждении проекта Tashkent Modernism XX/XXI в рамках Миланской триеннале 20 апреля 2023 года.