Дженни Герхардт. Теодор Драйзер

откладывал пять долларов из жалованья, чтобы отправить их почтой жене. Три доллара он платил за пропитание – жилье туда не входило, пятьдесят центов оставлял на расходы, церковный сбор, немного табака и изредка кружку пива. Доллар пятьдесят он откладывал в небольшую стальную копилку в качестве скудного запаса на черный день. Спал он в комнатушке в самом углу верхнего этажа фабрики, где работал, получив на то разрешение после встречи с владельцем, на которого произвели впечатление его честность и его качества как сторожа. Он поднимался туда, просидев один на ступенях фабрики в полузаброшенном районе до девяти вечера, и там, среди сочащихся снизу запахов машин, завершал свой одинокий день тем, что читал немецкую газету, размышлял, сложив на груди руки, становился на колени рядом с открытым в ночную тьму окном для молитвы и наконец молча растягивался на койке. Дни были длинными, перспективы мутными. И однако он со всем почтением вздымал к небесам руки в своей вере в Господа, моля, чтобы тот простил ему грехи, даровал несколько лет спокойствия, позволил снова стать прежним и вернуться к счастливой семейной жизни.

      Здесь, на верхнем этаже, с трудом складывая буквы в слова, он и написал в письме, что они могут ехать. Будет неплохо, если Джордж найдет работу.

      Результатом стало еще более возросшее возбуждение семейства. Детьми овладело сильнейшее нетерпение и желание ехать, их манили райские чудеса мира, где они еще никогда не бывали. Миссис Герхардт разделяла их чувства, пусть и не столь активно, и когда от Баса, в переписке с которым согласовывались все условия, пришло последнее письмо со словами, что он ждет приезда Дженни, оказалась едва способна себя сдержать.

      – Поезжай, – сказала она, – а как уедешь, то и я начну готовиться.

      Она знала, что ничего еще не решено окончательно и что все зависит от того, найдет ли Дженни работу, но не могла не чувствовать, что поток событий затягивает их в большой город, почти что вне зависимости от их воли. Оставить позади прежние заботы и неприятности, поскольку переезд это и означал, было для миссис Герхардт величайшей радостью. Перспектива сбросить старую кожу и двинуться к новым возможностям захватила ее, как захватила бы всякое сердце. Она была счастлива так, словно все ее беды уже остались позади – более того, словно их никогда и не было. Предвкушение и ожидания развеяли туман неуверенности и грусти, вновь создали для нее исполненный счастья мир.

      Когда для Дженни настал час отъезда, вся семья пришла в крайнее возбуждение.

      – А ты скоро-скоро нас уже позовешь? – не в первый раз повторила Марта.

      – Скажи Басу, чтоб поторапливался, – настаивал Джордж.

      – Я хочу в Кливленд, я хочу в Кливленд, – напевала тем временем Вероника себе под нос.

      – Слышали вы ее? – воскликнул Джордж исполненным сарказма голосом.

      – Ой, ну тебя, – обиделась Вероника.

      Однако, когда наконец настало время расстаться, Дженни потребовались все ее