«Друг мой, враг мой…». Эдвард Радзинский

Сосо»… Я и Сосело бежим на Куру – смотреть, как проносятся по бурной реке плоты. Мы стоим, провожая глазами удалых, хохочущих плотогонов. И Коба все просит, все кричит: «Плотогон, плотогон! Перевези нас на другой берег!» Но они только хохочут и несутся мимо.

      Знакомый водовоз подъехал на лошаденке и, тоже смеясь, набирает воду в кожаные мешки. Как все веселы в нашем раю!

      – Дай нам попить твоей живой водицы, водовоз, – просит Коба.

      Но водовоз не оборачивается. И мы глядим, как жалкая тощая лошадка увозит живую водицу…

      И я опять вижу: старый Коба лежит на полу в своей комнате.

      …Мы оба учимся в церковном училище. В лучах заходящего майского солнца двухэтажное здание – ослепительно-белое. Городская жара на улице и прохлада церкви. На втором этаже училища – наша церковь. В ней я впервые его увидел.

      Та вечерняя служба. Мы оба – крошечные, облаченные в стихари, стоим на коленях, распеваем молитву. Я слышу наши высокие детские голоса. Открыты золотые Царские врата, священник воздел руки к небу. Боже, как уносится ввысь душа! Какой восторг! Какая радость!

      – Ты слышишь? – шепчу я старому Кобе, лежащему на полу.

      И мы с маленьким Сосо поем над старым Кобой «Покаянную молитву».

      Его мать. Солнце падает на волосы, и они вспыхивают – рыжие, золотые. Но лица ее я не вижу. Только руку. Она держит ручку маленького Сосо.

      Мама ведет Сосо в церковное училище. И я бегу за ними.

      Мы идем по нижней части нашего городка. Здесь живут богачи – армянские, азербайджанские и еврейские купцы… Особняки прячутся в тени за высокими деревьями. Здесь живет и моя семья. Пока его мать будет мыть наши полы, мы с Сосо можем поиграть. Но я не хочу играть. Я смотрю, как Кэкэ моет пол. Наше пламенное солнце падает из окна. Золотые волосы вспыхивают и гаснут. Подоткнув юбку, она сгибается над корытом. Вижу ее загорелые ноги. Как они греховно волнуют меня!

      И шепот маленького Сосо:

      – Не смей смотреть, убью!

      И Сосо бежит к матери, но она, не оборачиваясь, уходит, уплывает от него… летит, согнувшись над полом.

      Мы пробираемся сквозь толпу на базаре. Здесь собрался весь наш маленький город.

      Я кричу:

      – Они все пришли! Все, кто давно умер. Они пришли встретить тебя, Коба!

      И старый Коба, лежащий на полу, улыбается.

      За нами, хохоча, припустил рыночный дурачок, юродивый. Он вопит:

      – Сторонитесь, великий царь бежит! Берегитесь! Спасайтесь от этого царя!..

      Сколько раз потом я вспоминал этот крик…

      А мы все бежим по рынку… На улице портной снимает мерку. Посыпал золу на землю, заказчик улегся на нее. Портной сидит верхом на заказчике, прижимает его к золе. Теперь в золе – размеры заказчика…

      А вот мой обедневший родственник – цирюльник. Выдергивает зуб большими щипцами. Вопит пациент. Вокруг толпа рыночных зевак. Цирюльник победоносно поднимает зуб в щипцах –