Под флагом Корабля дураков. А. Т.

Сейчас уже не вспомню дословно, что он сказал на это, но запомнилось его критическое отношение и комментарий по поводу меня, адресованный кому-то из присутствующих: «просто не захотел больше быть винтиком».

      Этот семинар продолжал ранее начатую линию, темой его были субличности и механизмы их проявления. Я оказался в одной группе со Скрипачкой и Маргаритой, совместно мы выделили восемь групп «я». Все происходящее было для меня новым, опираться я мог только на кастанедизм, что и пытался делать. Несколько раз к нам подключался сильно заикающийся мужчина из соседней группы. Он был бизнесмен и носил длинные волосы, забранные в хвостик, из-за чего его звали Хвостатым.

      Для прояснения непонимания к группам время от времени подходил Костя. На обсуждении родовых «я» он подошел к нашей группе:

      – Ты же хочешь семью завести?

      – Не уверен.

      Дальше он ничего не спрашивал, и перешел от нас к какой-то другой группе.

      На обсуждениях и статичных практиках в центре зала всегда горела хозяйственная свеча, пачку которых кто-то купил и принес на семинар. Но со свечами было что-то не так, горели они крайне плохо, и чтобы не гасли сами собой, поперек стержня клали спичку – это не давало огню погаснуть. Я спросил Хвостатого, почему свечи так ведут себя, и он ответил, что это может быть от того, что в зале слишком много тяжелой энергии от собравшихся, и свечи не могут ее переработать и поэтому гаснут, а может быть все дело в том, что свечи бракованные. Лео Перуц на тот момент был одним из любимых авторов Хвостатого.

      За исключением этой ситуации, общались мы с ним на том семинаре только при работе в группах, и уже позже я узнал, что это именно он очень верно предупредил Дейдру обо мне: «Это – фанат!»

      На ужин все перебрались в кухню, общались. На меня не особо обращали внимание. За исключением Роланда знакомых у меня тут по сути не было, и чувствовал я себя потерянно. За окном была уже ночь. На подоконнике лежал пластилин и между цветами осталось несколько сосновых иголок. Я вылепил бабочку и крокодила с маленькими крылышками. Подошел Владимир Григорьевич:

      – Что это?

      – Бабочка.

      – А это корова? – он разговаривал со мной как с маленьким ребенком, бережно.

      Я насупился:

      – Нет, это такой крокодил.

      – Хорошо. Все правильно. – И я снова остался один у темного окна.

      Попытка пообщаться с Хуанито на тему буддизма оказалась бесплодной: он даже не слышал о «Дхаммападе», которую я тогда мог цитировать наизусть, а я не читал сутр. Скоро все потянулись обратно в зал.

      А в зале после обсуждения результатов работы групп предполагалось ужасное: танцы! Я сбежал в спортзал, который служил раздевалкой и складом для личных вещей. Нужно было чем-то заняться, и я попробовал одним пальцем подобрать на пианино знакомую мелодию. На звук ли, или еще зачем, но в помещение вошел Звездочет, удивленно и немного строго посмотрел на меня:

      – Почему Вы не танцуете?

      Я внутренне сжался:

      – Не хочу.

      Звездочет