Три жизни Томоми Ишикава. Бенджамин Констэбл

ощущая легкость в животе, как будто я слишком быстро ехал по горбатому мосту. Я почти разочаровался, обнаружив за гребнем всего лишь крутой спуск, а вовсе не тайное королевство или какое-нибудь другое волшебное место. Справа я заметил маленький, расположенный на уступах, садик. Табличка на калитке гласила «Papilles et Papillons». Несколько мгновений я смотрел через ограду, а потом вошел. В его неухоженности было что-то особенно приятное. Ничего похожего на прилизанные парки и аккуратно подстриженные городские сады, на которые я научился не обращать внимания. Какая-то роспись на стене, маленькие растения с табличками, большой куст с сотнями крошечных лиловых цветков, торчавших во все стороны, и двумя бабочками, кружившими вокруг. Я стоял и смотрел, а затем увидел еще одну… нет, четырех бабочек.

      Я вновь перешел улицу и поднялся по ступенькам, которые некогда вели на улицу Колокола, которую, как сказала Томоми Ишикава, разрушили. Здесь пролегала граница ее владений. Я вошел на чужие земли. Вместо старой улицы рос еще один сад, современный и бездушный. Наверное, его открыли всего несколько недель назад. Пожалуй, садам нужны годы, чтобы дозреть. Я продолжал идти вперед, к улице Пиренеев, потом перешел дорогу, ища глазами крошечную лестницу, ведущую на улочку Вздохов. Я поднялся по ступенькам и немедленно влюбился в узкий переулок, вдоль которого стояли строения самой разной формы. Современные квадратные дома из дерева и старые приземистые постройки с одичавшими садиками и дверями, которые открывались прямо на улицу (если так можно было ее назвать – там едва могла проехать машина).

      Сад Вздохов находился справа – длинный, узкий, заслоненный соседними домами. Деревья по обе стороны нависали над дорожкой, в саду стояли два-три сарая с вывешенными памятками, которые я не стал читать, ящики для хранения семян и инвентаря – и пугало. Какой-то мужчина чинил садовый инструмент. Он посмотрел на меня; я улыбнулся и зашагал между миниатюрных делянок с цветами и травами. Я миновал лиловую стену, поросшую плющом, и достиг дальнего конца сада, где на маленьком замощенном пятачке стояли скамья и несколько стульев. Присев рядом с крохотным прудиком, сделанным из старой раковины, в которой рос высокий камыш, увенчанный белыми цветами, я стал смотреть, как вечернее солнце отражается от стен высоко над моей головой. Появились две женщины – одна что-то показывала другой. Когда они подошли ближе, старшая опустилась на колени и выдернула несколько сорняков. Поднявшись, она улыбнулась и сказала:

      – Bonjour.

      – Bonjour, Madame, – вежливо произнес я. – Ваш сад прекрасен.

      – Спасибо, только он не мой, а общественный. Мы – просто местные жители, которые любят повозиться в земле.

      (Мы оба говорили по-французски.)

      – Он и правда чудесен, – я улыбнулся. Мне больше нечего было сказать, но она ждала, как будто что-то в моем голосе наводило на мысль, что я еще не закончил. Поэтому я продолжил: – Особенно хороши растения в этой штуке вроде озера.

      (У меня из головы вдруг вылетело слово «пруд».)

      – О да, очень красиво, правда? Этот маленький уголок создал месье Гиро. Он будет очень рад узнать,