Штрафное проклятие. Александр Карпов

– туда, куда его направляли солдаты особого отдела дивизии.

      – Лицом к стене! – резанули по сердцу парня громкие слова кого-то сзади.

      – Это конец, – еле слышно прошептал он самому себе, прижимаясь горящей щекой к ледяной каменной кладке деревенского амбара.

      Ему захотелось завыть от отчаяния, упасть на землю, не вставать. Пусть так расстреливают. Все равно конец всей жизни столь бесславен, что теперь уже совсем все равно, как она завершится.

      – Заходи! – снова прозвучал строгий голос.

      Виктор открыл глаза. Слева от него была распахнута дверь в широкий темный проем, из которого тянуло мерзлой сыростью и смесью неприятных запахов. Его подтолкнули. Кто-то даже хихикнул позади. Он медленно переступил порог, и его снова подтолкнули в спину, отчего Виктор едва не упал лицом вниз.

      Через несколько секунд глаза парня стали привыкать к полумраку довольно большого, наполовину утопающего в землю помещения с каменными стенами и четырьмя крошечными, с решетками в них, окошками. Света они пропускали внутрь столь мало, что его едва хватало для элементарного ориентирования в пространстве. Холодный и сырой воздух внутри был пропитан запахами давно не мытых тел и ношеных портянок. Смрадом тянуло от большого ведра с человеческими испражнениями, что стояло в углу. Помещение было почти до отказа набито людьми в военной форме: шинелях, бушлатах, ватниках, солдатских шапках. Мелькнули пилотка и кубанка, комсоставский меховой жилет и сильно поношенная вытертая кожаная куртка. Люди сгорбленно и молча сидели везде, куда только удавалось кинуть взгляд. Кто-то негромко стонал, раскачиваясь вперед-назад. Еще кто-то постоянно всхлипывал и причитал, перечисляя вполголоса несколько женских имен, видимо дочерей.

      Виктор нашел себе место под окном. Но уже скоро сильно замерз на сквозняке, а потому, начав со временем неплохо ориентироваться в помещении, перебрался в другое место, расположился посреди нескольких солдат, один из которых что-то бормотал себе под нос, а другой громко шмыгал носом. Выбирать ему было не из чего. А потому ждать расстрела он решил тут, впав в то состояние, когда человека охватывает полное равнодушие к своей судьбе, покорность сторонней воле.

      До вечера, а потом и на следующий день в помещение было доставлено на содержание еще несколько человек в солдатском обмундировании, а также двое в гражданской одежде, причину попадания которых сюда никто не стал выяснять. Вскоре их вызвали, они ушли и назад уже не вернулись. Пару раз солдаты выводили из двери двух-трех арестантов, которые приносили в помещение деревянный бак с питьевой водой, а потом выносили на улицу помойное ведро.

      Утро третьего дня началось с того, что в распахнутую дверь громкий низкий голос выкрикнул фамилию одного из арестантов. Названный человек в солдатском ватнике и в кубанке, медленно шагая, шатаясь из стороны в сторону и тяжело, с шумом дыша, поднялся по ступенькам наверх. Дверь за ним закрылась, а через несколько минут где-то за пределами помещения