Подменыш. Дикая магия. Роджер Желязны

первым делом он вынул гитару из чехла и внимательно изучил на предмет повреждений. Повреждений не было: инструмент прошел через ночные ордалии невредимым. Дальше он отправился искать воду и нашел ее – крошечную речушку в сотне метров в сторону от скал, – вымылся целиком и промыл полученные раны. Ручей оказался слишком студеный, и долго в нем прохлаждаться Дэн не стал. Солнце уже стремительно катилось к горизонту – можно было продолжать путешествие в относительной безопасности.

      Продолжать? Путешествие?

      И с какой же цифры его бегство вдруг превратилось в путешествие? В этом Дэн (или Пол?) уверен не был – возможно, это случилось, пока он спал. Видимо, мерцающий дракончик не только увел его от разгневанных селян: теперь Пол (или Дэн?) чувствовал (интуитивно, разумеется; никакой логики в этом не было), что впереди его ждет какая-то совершенно определенная цель: к ней-то блуждающий огонек его и влек. Ну, что ж, значит, продолжим путь… только вот сначала не худо бы отыскать какой-нибудь еды.

      Он повторил процедуру вызова проводника, и тот явился снова – побледнее при свете дня, пожалуй, но достаточно различимый, чтобы следовать за ним без помех. Интересно, думал Пол, а другие люди его видеть могут?

      Какое-то время они так и шли вниз по склону, а вскоре после заката неожиданно для себя очутились в большущем фруктовом саду. Там юноша основательно набил брюхо, а заодно и карманы, и всякие укромные уголки в гитарном кейсе.

      После этого дорога пошла вверх.

      Где-то к середине ночи деревья измельчали: оглядевшись при лунном свете, путник подумал, что, будь сейчас день, отсюда было бы видно далеко-далеко.

      Вскоре тропа забрала круто вверх; он успел разглядеть впереди какое-то огромное здание на вершине утеса – неосвещенное и вроде бы частично в руинах, – однако в тот же миг внутри у него словно что-то повернулось. Дракончик тоже это почувствовал и почти бегом погнал его вперед.

      Пол, впрочем, и не противился. В груди росло странное возбуждение, а с ним и необъяснимое чувство, что там его ждет безопасность – и крыша над головой, и тепло, и еда! – и вдобавок что-то еще… непонятное, неопределимое… и важнее всего остального.

      Он переложил гитару в другую руку, расправил плечи и решительно наплевал на ноющую боль в ногах. И когда с вершины налетел холодный ветер, он даже не пожалел об оставленной в деревне куртке.

* * *

      На самом деле он бы с удовольствием побродил по разрушенным залам, любуясь живописным запустением, но огонек настойчиво звал вперед – вдоль по длинному коридору и… ба! не иначе как в буфетную. Кругом была еда – много еды на полках и в шкафах, и она выглядела совершенно свежей, будто ее только что туда поставили. Он попытался немедленно сцапать каравай хлеба и жутко удивился: его руку остановила незримая преграда.

      И, кстати, нет… Не совсем уж незримая. Чем дольше он на нее пялился, тем виднее становилась сетка тихо пульсирующих голубых нитей, покрывавшая все съедобное в пределах видимости.

      Заклятие сохранности, само собой пришло