Пустая книга. Динмухамед Бейсембаев

говорят, на помойках кормится, учится через пень колоду, да ещё и метит в генералы. Дурость какая. Какая ему армия, по нему же тюрьма плачет!

      Семёнов степенно заходил домой, небрежно сбрасывал с плеч плащ, который заботливо подхватывали жена и дочь, обстоятельно мыл руки, садился за стол и начинал рассказывать. Один из таких рассказов Сашка совершенно случайно подслушал, когда болтался летом под открытым окном Семёновых.

      Инженер вещал о каких-то деталях. В его рассказе мелькали непонятные и незнакомые для сашкиного уха слова: «актировка», «президиум», «оборонка». Сашка понял только последнее слово – оно наверняка связано с армией. Это осознание заставило его ещё сильнее воспылать к Тае мальчишеской страстью (она ведь дочь человека, который имеет отношение к настоящей армии!) и ещё сильнее возненавидеть её (как дочь армейского человека, она наверняка будет задаваться с каждым днём всё больше).

      В бесцельных поисках необходимой детали прошёл год. Нищий Палыч то ли умер, то ли отправился куда-то, не сказав никому куда именно (слухи разнились). Ковешников-старший наконец-таки убрался из дома, но не в ЛТП – сашкин отец, что называется, допился и его, с почётным караулом из воя сирен и плохо выбритого милиционера препроводили в больницу. Ковешников-старший орал что-то про китайских фашистов, про то, что советские авиаторы ещё завоюют небо над Атлантидой и ещё бог весть какие глупости. Сашке было страшно, но и весело одновременно – неизвестно как долго, но бить его не будут.

      Сашка ошибся – в тот же вечер его отлупила мать, которая оказалась удивительно сильной, несмотря на то, что казалась довольно хрупкой и достаточно безобидной. Мальчишка долго глотал слёзы и размазывал по подбородку сопли, а дождавшись, пока затихнет скрип панцирной кровати в комнате матери и надтреснутый кашель бабушки, схватил куртку и тихонько выскользнул из квартиры.

      Стоял август. Осень в этом году, видимо, решила взяться дружно – на улице уже было сыро и неприятный ветер поигрывал с ещё зелёными листочками, которые почему-то уже попадали на грязный асфальт микрорайона. Сашка зябко поёжился, но домой не вернулся – ну их. В армии тоже дерутся, но хотя бы за дело, за свободу, за страну, а не просто так – от делать нечего. И не пьют там. Наверное.

      Угрюмые мысли, крутившиеся в мальчишеской голове, сбивали с толку, застили глаза. Сашка и сам не заметил, как ноги принесли его во двор Семёновых. Когда очнулся и помотал головой – уже начало светать. Солнце, скрытое где-то за типовыми многоэтажками самой счастливой в мире страны, придавало этому важному утру болезненный, неживой, будто бы гнилостный оттенок. Сашкина рука задрожала, когда он насыпал в по́джиг заботливо и скрупулёзно очищенные спичечные головки. Побольше, побольше, должно жахнуть как следует…

      Сашка прицелился в первое попавшееся окно и чиркнул обрывком от спичечного коробка по запальному отверстию. Зазмеился дымок, послышалось шипение, а потом резкий толчок в руку и грохот, показавшийся Сашке грохотом