Дело настоящего человека. Алексей Филиппов

скорее ехать, пока там меня по самую маковку помоями не облили. Ханский посол Карача сказал, что ждет меня Тохтамыш. О совместных походах хочет сговориться. Намекал татарин, что дела у его властителя тоже не ахти. Чего-то он там хромым Тимуром не поделил. Ладно, в Сарае разберусь, что к чему. Там виднее будет. Надо собираться скорее и на Красную Горку выезжать. Нельзя с отъездом тянуть, а то не дай Бог обидится Тохтамыш. Этой обиде многие рады будут, такой из неё костер разожгут, что от княжества Московского одни головешки останутся. А тут еще этот мужик с ножом. Интересно, он просто напился до беспамятства или опять заговор? Сколько же можно? Еще года не прошло. Всё оттого, что митрополита нет надежного в Москве. Некому стадо людское приструнить. А может не по злому умыслу, а только от дурости своей этот мужик на меня бросился? Не похож он вроде на заговорщика. Может, просто не узнал он меня? Наверное, все-таки спьяну бросился. Ведь спьяну чего только не сделаешь? Вон на Рождество Квашня Иван Родионович, уж, на что солидный боярин, да и то нагишом по кремлевским дорожкам бегал. В чем мать родила, носился, всё бесстыдство наружу. И ничего, проспался и вновь степенный человек. А мужику тому все-таки голову отрубить надо, чтоб другим неповадно было. Вот узнаю, откуда у него знак Тутши и в тот же день велю отрубить. Одному не отрубишь, остальные наглеть начнут.

      – Дмитрий Иванович, – кто-то нежно тронул князя за плечо, – дозволь с тобой посидеть. Устал я от суеты.

      Князь резко обернулся от неожиданного прикосновения, но, узрев перед собой смиренную голову Федора Симоновского, успокоился, усадив на лавку возле себя. Симоновский не поднимая на князя глаз, присел и вздохнул так тяжело, что даже закаленную в мирских тревогах душу Дмитрия Ивановича на жалость потянуло.

      – Ты чего так расстроился крепко? – спросил он опечаленного духовника. – Чего вздыхаешь будто нечестная девка в первую брачную ночь?

      – Да как же не расстраиваться, батюшка ты мой? – все так же, не поднимая глаз, прошептал Федор. – Ты посмотри, чего вокруг-то творится. А знаешь все из-за чего?

      – Из-за чего?

      – А я вот тебе скажу из-за чего, – оживился вдруг духовник и посмотрел прямо в очи князю. – Грех на Москве лежит большой. Убийцу она приняла на митрополичий престол. Этот грех, не просто грех, это изо всех грехов грех. Гнать надо Пимена.

      – Что же мне опять Киприана назад звать?! – строго топнул ногой Дмитрий Иванович. – Не по-княжески это будет: вчера прогнал, а сегодня зову. Да еще к тому же ведь тоже слаб оказался. Смуту-то не узрел митрополит, а узреть был обязан. Отлучил бы он тогда самых буйных от храма и всё по-другому случилось бы.

      – А зачем же нам опять грек? – вскочил с лавки Симоновский. – Мы что русского на престол не найдем. Или у нас на Руси люди достойные перевелись?

      – Назови одного хотя бы, – усмехнулся князь глупой горячности духовника своего. – Назови или сам в митрополиты метишь.

      – Да что ты князь, куда мне, – развел руками Федор. – Рано мне в митрополиты, а вот Дионисию