Живец. Хитрец. Ловец. Борис Георгиев

слушает. Счастливы безносые, ибо не одним нюхом могут отыскивать пропитание, но словом Наставника и его наставлением. Нюх обманчив, соблазна полон и скверны, одно лишь истинно – слово Наставника. Спросите о пище праведной и вам ответят. Счастливы слепцы, ибо не зрением могут отыскивать путь, но словом Наставника и его наставлением. Лжёт глаз в кромешной тьме и в ослеплении, одно лишь истинно – слово Наставника. Спросите о пути праведном и вам ответят. Счастливы лишённые вкуса, ибо не языком могут пробовать, но словом Наставника и его наставлением. Лжёт язык, лижет без разбору что надобно и не надобно, одно лишь истинно – слово Наставника. Спросите о вкусе истинном и вам ответят. Счастливы скудоумные, ибо не измышлением могут отыскивать путь, но словом Наставника и его наставлением. Противоречивы измышления, неверны, как свет Кербера, одно лишь истинно – слово Наставника. Спросите совета и вам ответят. Счастливы преклонившие слух, ибо их есть святые угодья и охота вечная. Представленный Наставнику да слушает.

      – Представленный Наставнику да слушает! Так в Книге писано! – завывал Фокс Терье, возложив лапу на обандероленную стопку книг. Вторую лапу воздел, отчего рукав рясы съехал до самого плеча когтистой верхней конечности.

      – Да слушаю я, слушаю, – буркнул я, постукивая по тугой горошине, засевшей в ухе так плотно, что клещами не вытащить. – От рассветных теней до закатных только и делаю, что прислушиваюсь. Как-то не густо с дельными советами.

      – А вы спрашивали?

      По правде говоря, я вообще не привык советоваться с кем попало, обхожусь собственными измышлениями. Не в моём характере вопрошать вслух, хотя… Я припомнил: всякий раз, когда я, увидев непонятную надпись, спрашивал: «Что здесь написано?» – толмач отвечал. Спросите и вам ответят. Хм-м… Занятно.

      Фокс между тем проповедовал. Витийствовал. Что-то плёл про заблудших и новопредставленных.

      – Всё это правда, Наставник? – негромко спросил я

      – Правда, – ответил толмач, прервав перевод на половине слова, после продолжил как ни в чём не бывало: «…горько думать о непредставленных, но горше того – о представленных, оглушённых гордынею разума…»

      Сам факт – мне ответили! – оглушил меня, я перестал слушать – надо было собраться с мыслями. Я представлен Наставнику, у меня в ухе шарик, он нашёптывает ответы. Все, кого я встречал на Киноде, представлены, но есть ведь где-то и непредставленные… Я вспомнил того обкуренного, которого пристрелили в бардаке Муди. Обкурился до потери разума – потерял шарик. Наставник оставил его, смылся в нору. Я видел. Значит ли это, что неразумный не может быть представленным? Кто тогда заблудшие? Можно ли считать разумными представленных? До сих пор я считал, что киноды разумны, раз они говорят со мною, но так ли это? Три земных месяца кряду я слушал, что нашёптывал мне на ухо мелкий шарообразный бес, его наущениями разгуливал как дрессированная макака по собачьему цирку, где у каждой шавки в ухе личный дрессировщик…

      – Слушай,