России – митрополита Исидора, то греческий император просил подождать его, говоря папе: «восточнии земли суть Рустии и большее есть православие и высшее христианство Белые Руси»… Особенно ясно выражен взгляд на особое призвание Москвы в посланиях старца псковского Елеазарова монастыря Филофея (конца XV и нач. XVI ст.). По его словам, русская церковь, «просиявшая вместо римской и константинопольской, во всей поднебесной паче солнца светится»; правая вера осталась на одной Руси и все прежде бывшие православные царства «снидошася в едино царство» русское; «два Рима падоша, третий стоит, а четвертому не быть, уже русское христианское царство инем не останется». Чтобы подкрепить такой взгляд, были придуманы или переработаны особые сказания, в которых проводилась та мысль, что после падения Константинополя перешли из Византии на Русь символы высшего церковно-иерархического величия и даже самая святыня. Выражением первой мысли служить повесть о белом клобуке. В этой повести рассказывается, что белый клобук некогда был вручен Константином Великим римскому папе Сильвестру, как отличительный знак первосвященнического достоинства. Потом, вследствие нечестия пап, по особому откровению, в виду приближавшегося падения Царьграда, отослан был на Русь. Тенденция этого сказания выражена в следующих словах папы Сильвестра, явившегося во сне константинопольскому патриарху: «якоже бо от Рима благодать, слава и честь отняты бысть, такоже и от царствующего града благодать Духа Святого отымется в пленение агарянское, и вся святая предана будет от Бога велицей Рустей земли». Подтверждение другой мысли находится в сказании о Тихвинской иконе Божией Матери. Здесь говорится, что икона эта сначала находилась в Греции, но за 70 лет до падения Константинополя, когда «нача быти в самех патриарсех и в грецех гордость и братоненавидение и неправда», она удалилась отсюда в русскую землю, где только может найти теперь для себя достойное и безопасное убежище.
С тою же целью рассказывали, что когда некоторые благочестивые греки бежали из Константинополя на запад, захватив с собою книги, чтобы и там соблюсти православие, то латиняне все эти книги сожгли и стали печатать греческие богослужебные книги в своих типографиях, наполняя их разными новшествами и еретичествами.
Такой взгляд на греков и особое призвание Москвы был общим для большинства русского общества и поддерживался самим правительством. Последнее, чтобы оправдать поставление митрополитов без участия константинопольского патриарха, начавшее иметь место со времени флорентийской унии, выпустило «Слово избранно от святых писаний, еже на латыню» и пр., в котором право русских иметь митрополита независимого от патриарха доказывало тем, во 1-х, что русский царь есть преемник византийских императоров, а во 2-х, что русская земля просияла благочестием, «исполнилась цветущих храмов Божиих, яко звезд сияющих» и что в ней «большее православие и высшее христианство», чем в Греции.
