Когда коалы сошли с ума. Книга-коан. Леонид Евдокимов

разочароваться во всех прежних кумирах. А думалось: это взаимно и навсегда.

      Не могу не вспомнить

      Залив Терпения. Бревно. Сижу. Смурно. Смотрю на горизонты. Волны лижутся. Мысль: «Все эти заливы, проливы, моря – фигня! Океан!»

      Если долго-долго плыть вон туда, через весь Тихий, будет обласканная солнцем и обпальменная Калифорния, со всякими там Сан-Францисками и Лос-Анхелесами.

      Вон туда подашься – снова Тихий, людоеды Папуа, а там и Австралия под рукой.

      А на север – Чукотка.

      И всякий раз в этом месте моих географических раздумий мне вспоминается байка, рассказанная начальником Чукотки Абрамовичем другим абрамовичам не то в Лондоне, не то в очередном Бильдерберге.

      Итак: слова мои, мотив Абрамовичей (вольный переклад для барабанного оркестра в сопровождении диджериду, – «маэстро, урежьте туш!»)

      *

      Разве можно с такими людьми работать?! Беру на работу чукчу. Заправщиком на автостанцию. День работает, два. На третий нету его. Сменщица на больничном, заправлять машины некому. Очередь в два километра. И я не могу его уволить: малая народность Севера, закон запрещает, и другого принять не могу: штатное расписание не позволяет.

      Через несколько дней чукча, как ни в чем ни бывало, возвращается.

      «Ты где был?», – спрашиваю.

      А он:

      «На залив ходил смотреть, однако…»

      *

      Горизонты. Серое отполированное волнами бревно. Сопки справа, сопки слева. Смотрю на залив. И тень с души уходит, однако.

      Желторотое

      Когда я выпал из гнезда, все вдруг приобрело свои истинные размеры. Особенно, люди…

      Спич

      Она говорила емко и вкусно, а он так же вкусно и емко молчал. На фото.

      Не по Толстому

      Любят все одинаково – пылко, пыльно и однообразно.

      А вот ненавидят – изобретательно и тихо.

      Кали-Юга, говорят…

      Новое увлечение

      Решил воздать должное минимализму. Внимайте:

      .

      Кто не понял, разжевываю на пальцах – точка. Дальше некуда.

      Человек родился!

      Его поднимали на пятый этаж, как белого слона махараджи: не позволяя дунуть на него ветерку, упасть лучику солнца или взгляду соседа.

      Гости и соседи пили за его здоровье. Некоторые уже не первый день. И все орали. Роженица от собственной важности на родителей. Родители от радости на гостей. Гости на соседей. Те на всех от дури. Новорожденный – просто так.

      Какое-то время все, включая его самого, искали счастливого отца. Потом нашли. Но не того. Потом забыли искать. И он сам забылся тяжело.

      Все шло, как всегда: шумно, глупо, пьяно…

      А ведь придет время, и над вынутыми из пробирки детьми никто орать, гарцевать и пьянствовать не будет.

      Видится мне. Ферма цвета металлик в каком— то подземелье.

      Неопределенного пола и сексуальной ориентации бабища в белом, и в белых же пластиковых