Черная рукопись. Илья Юдачёв

будучи благоразумной, не пытается.

      Пока у меня не было никаких предположений касательно того, как Зыменов смог так качественно сымитировать мой витиеватый и сложный стиль письма. Если чужую подпись при наличии таланта еще можно подделать, едва на нее взглянув, то для высококлассного копирования почерка со всеми его уникальными особенностями, требуется уйма времени и большое количество оригинальных записей для анализа.

      Но в агентстве ничего не пропало, а дневник я всегда держу при себе.

      Странно. Очень и очень странно…

      …Осень на излете, и в Город предвестниками Ее Величества Зимы все чаще вторгаются холодные северные ветра, продувая улицы насквозь.

      Меняясь, погода меняет и людей: все больше становится на них одежды, все быстрее они перемещаются из одной точки в другую, и все реже мне удается заметить в толпе улыбающуюся физиономию, поскольку очень трудно морщиться и улыбаться одновременно.

      Не меняются только попрошайки: и одежды на них по-прежнему мало, и никуда они не спешат, поскольку уже давно пришли, и глаза их хранят то же отрешенно-скорбное выражение, что и всегда.

      Никогда не прохожу мимо просящих милостыню (если уверен, конечно, что передо мной не жулик, а подлинно нуждающийся), поэтому, когда мне на глаза попалась согбенная под тяжестью лет старушка, тщетно укутывающаяся в видавшее виды пальто, дабы защититься от всепроникающего дыхания грядущих морозов, я немедленно положил на протянутую ей ладонь несколько монет.

      Слабая и замерзшая она даже не смогла поднять на меня взгляд, а только едва заметно кивнула головой в знак благодарности.

      Потом я нашел свободный экипаж, и большую часть пути до театра, где мне снова нужно было поговорить с Чернецкой, преодолел в нем.

      Но посещение театра оказалось тщетным: на очередном прогоне собралась вся труппа за единственным исключением – Анны Степановны, которая, никого не предупредив, просто проигнорировала репетицию. А эту женщину, по словам, других актеров, всегда отличали обязательность и пунктуальность, поэтому члены труппы прибывали в удивлении и некотором беспокойстве.

      Адресом Чернецкой со мной поделились без каких-либо возражений, с уважением относясь к моему интересу делом Нестреляева, и он совпал с тем, что под диктовку актрисы я ранее записал в дневник.

      Чернецкая проживает не слишком близко от театра, но все же в шаговой от него доступности. Ей принадлежит квартира на первом этаже хорошего двухэтажного дома.

      Несколько минут я постоял у входной двери, просто вслушиваясь, поскольку хотел убедиться, что актриса на месте. Но никаких звуков из квартиры не доносилось. Скорее всего, женщина все-таки внутри, думал я, но ведет себя тихо, чтобы не выдать присутствия (типичное для преступников поведение). Тогда, не рассчитывая, что мне откроют, я постучал – резко и громко. Я надеялся напугать Чернецкую, чтобы она шевельнулась, вскрикнула или любым другим неловким движением сказала мне: «Я здесь». Любой опытный сыскарь знает: если злоумышленник находится дома,