Финеас Финн. Энтони Троллоп

может доставить большие неприятности. И потом…

      – Что же?

      – Уж не знаю, к чему я перечисляю грехи твоего брата.

      – Ты хочешь сказать, что он пьет?

      – Не я. Так говорят люди. Так говорит дракон. Она редко бывает права – надеюсь, заблуждается и в этом.

      – Заблуждаются те, кто называет это пристрастием.

      – Тоже «приступы»?

      – Не смейся надо мной, Вайолет, когда я заступаюсь за него, иначе я обижусь.

      – Но, видишь ли, если я стану его женой, это… весьма важно.

      – Тем не менее не стоит меня вышучивать.

      – Милая Лора, ты знаешь, что я не вышучиваю тебя. Ты поступаешь прекрасно. Будь у меня брат, я сражалась бы за него точно так же.

      – Вот потому-то я и хочу, чтобы ты вышла за Освальда: я знаю, ты будешь за него сражаться. Неправда, что он пьяница. Присмотрись: его рука так же тверда, как твоя. Загляни в его глаза. Разве ты увидишь в них приметы пьянства? Он был пьян, быть может, раз или два в жизни, но наделал ужасных вещей.

      – Что, если он сделает ужасное со мной?

      – Ты не найдешь человека с таким добрым сердцем и такой благородной душой. Я совершенно уверена, что, женись он завтра, он отряхнул бы с себя пороки, как лохмотья.

      – Ты не станешь спорить, Лора, что идти за него замуж несколько рискованно.

      – Конечно, рискованно. Но ведь этот риск существует всегда?

      – Многие сказали бы, что здесь риск двойной, – промолвила Вайолет.

      Тут отворилась дверь, и в комнату вошел тот, о ком они говорили.

      Глава 11

      Лорд Чилтерн

      Читатель уже знает, что лорд Чилтерн был рыжим и краснолицым, и эта особенность его наружности, без сомнения, бросалась в глаза первой. Она же придавала ему вид довольно дикий, который при знакомстве часто пугал мужчин, но не оказывал того же действия на женщин: те, как правило, умеют смотреть глубже, чем дает себе труд сильный пол. Рыжей у лорда Чилтерна была и аккуратно подстриженная, без единого завитка, бородка, и волосы – очень яркие и тоже подстриженные коротко, багровым отливал цвет лица. Тем не менее он был весьма недурен собой: с правильными чертами, невысокий, но крепко сбитый, с легким прищуром, придававшим ему – возможно, неоправданно – решительный вид. Все соглашались, что он неглуп; в ранней молодости он имел репутацию серьезного юноши, склонного к наукам. Когда ему было двадцать три, завсегдатаи ипподрома предсказывали, что он сколотит на скачках состояние: он был проницателен, прекрасно разбирался в лошадях и обладал отличной памятью. К двадцати пяти он промотал собственные деньги, выжал из отца суммы боˊльшие, чем тот осмеливался называть вслух, и влез в долги по уши. Однако в одном или двух достопамятных случаях он пожертвовал своими интересами, чтобы не нарушить принятого на ипподроме кодекса чести, и о нем отзывались – на вкус говорящего – либо как об очень порядочном, либо как о чрезвычайно благородном человеке. В последнее время ходили слухи, будто он больше не выставляет лошадей на скачки, в чем многие сомневались, утверждая, будто он скрывается под именем мистера Макнаба,