Огнем и мечом. Генрик Сенкевич

и старого черкасского полковника к Татарчуку и Барабашу. Ни в одном из них не было ничего такого, что могло бы возбудить подозрение против тех, кому они были адресованы. Зацвилиховский только просил Татарчука, чтобы он взял под свою опеку подателя письма и исполнил бы все, о чем посол будет просить его».

      Татарчук вздохнул свободнее.

      – Что вы скажете, господа, об этих письмах? – спросил Хмельницкий.

      Казаки молчали. Совещания, пока водка не разгорячила голов, начались с того, что ни один из атаманов не хотел заговорить первым. Они делали это как люди простые, но хитрые, главным образом из опасения, чтобы не сказать какой-нибудь глупости, из-за которой их могли бы поднять на смех или дать им на всю жизнь какое-нибудь насмешливое прозвище. В Сечи был чрезвычайно развит дух юмора и насмешки, и все боялись его.

      Казаки продолжали молчать. Хмельницкий начал опять:

      – Кошевой атаман – наш брат и верный приятель. Я верю ему, как самому себе, а кто скажет противное, тот сам замышляет измену. Атаман – старый друг и воин.

      И, сказав это, он встал и поцеловал кошевого.

      – Господа, – сказал на это кошевой, – я сзываю войска, а гетман пусть ведет их: что касается посла, то раз его послали ко мне, то, следовательно, он мой, а если мой, то я дарю его вам.

      – Ну, господа депутаты, – сказал Хмельницкий, – поклонитесь атаману, потому что он человек справедливый, и скажите «товариществу», что если здесь и есть изменники, то только не он; он ведь первый расставил всюду стражу и велел ловить изменников, которые вздумали бы уйти к ляхам. Можно сказать, что он лучше нас всех!

      Депутация поклонилась в пояс сначала Тугай-бею, который все время с величайшим равнодушием грыз свои подсолнухи, а потом Хмельницкому и кошевому и вышла.

      Через минуту раздавшиеся под окном радостные крики Дали знать, что депутация исполнила поручение.

      – Да здравствует наш кошевой! – кричали охрипшие голоса с такой силой, что дрожали все стены.

      В то же время раздались выстрелы из самопалов и пищалей. Депутация вернулась и снова уселась в углу.

      – Господа! – начал Хмельницкий, когда крики за окном несколько стихли, – вы умно рассудили, что кошевой – человек справедливый. Но если атаман не изменник, то кто же изменник? У кого есть приятели между ляхами, с кем они входят в сношения, кому пишут письма? Кому поручают посла? Кто изменник?

      Хмельницкий, говоря это, все больше и больше повышал голос и зловеще посматривал в сторону Татарчука и молодого Барабаша, словно желая указать именно на них.

      В комнате поднялся шум, и несколько голосов крикнуло: «Татарчук и Барабаш!» Некоторые из куренных встали со своих мест, среди депутатов послышались крики: «Погибель им!»

      Татарчук побледнел, а молодой Барабаш изумленными глазами обвел всех присутствующих