Огнем и мечом. Генрик Сенкевич

голос уже распевал около костра:

      Гей, гей,

      Тугай-бей

      Рассердывся дуже!

      Гей, гей,

      Тугай-бей,

      Не сердыся, друже!

      Тысячи голосов сейчас же подхватили: «Гей, гей, Тугай-бей», – и вот сложилась одна из тех песен, которые, точно ураган, пролетали по целой Украине, звеня струнами бандур и теорбанов. Но вдруг песня смолкла, потому что через ворота, ведущие в предместье Гассан-паши, вбежало несколько казаков, которые, расталкивая толпу с криками: «Прочь с дороги, прочь с дороги», изо всех сил летели к радной избе. Атаманы уже собирались уходить, когда явились к ним эти новые гости.

      – Письмо к гетману! – кричал старый казак.

      – Откуда вы?

      – Мы – чигиринцы. День и ночь мы ехали с письмом. Вот оно!

      Хмельницкий взял письмо из рук казака и начал читать его. Лицо его внезапно переменилось и, прервав чтение, он произнес громким голосом:

      – Господа атаманы! Великий гетман высылает на нас своего сына Стефана. Война!

      В избе поднялся странный шум: непонятно было, обрадовало ли их это известие или же, наоборот, поразило. Хмельницкий вышел, подбоченившись, на средину избы; глаза его метали искры, а голос звучал грозно и повелительно:

      – Куренные, по куреням! Выпалить из пушек на башне! Разбить бочки с водкой! Завтра на рассвете в поход!

      С этой минуты в Сечи прекращались и общая рада, и совещания атаманов, и сеймы, и влияние «товарищества». Хмельницкий принимал на себя неограниченную власть. За минуту перед этим, опасаясь, что «товарищество» не послушает его голоса, он вынужден был хитростью спасти пленника и хитростью же сгубить недоброжелателей. Теперь же он был волен в жизни и смерти всех. Так было, впрочем, всегда. До похода и после него, несмотря на то, что гетман уже был выбран, толпа все-таки предписывала кошевому и атаманам свою волю, противиться которой было небезопасно. Но с момента объявления похода все «товарищество» превращалось в войско, подчинявшееся военной дисциплине, куренные – в офицеров, а гетман – в вождя-диктатора.

      Вот почему, услышав приказ Хмельницкого, атаманы немедленно направились к своим куреням. Совещание было окончено.

      Спустя некоторое время пушечная пальба, раздавшаяся из ворот, ведущих из предместья Гассан-паши на майдан, потрясла стены радной избы и, возвещая войну, мрачным эхом разнеслась по всему Чертомелику. С нее же началась также и новая эпоха в судьбах двух народов, но об этом не знали ни пьяные низовцы, ни сам запорожский гетман.

      Глава XII

      Хмельницкий с Скшетуским пошли ночевать к кошевому, а с ними и Тугай-бей, которому слишком поздно было возвращаться на Базавлук. Последний обращался с Скшетуским не как с невольником, но как с пленником, за которого мог получить богатый выкуп, причем выказывал уважение, какого не проявлял по отношению к казакам, так как в свое время видел его у хана в качестве княжеского посла. Увидев