Огнем и мечом. Генрик Сенкевич

как до Лубен вам предстоит еще далекий путь, то не побрезгуйте гостеприимством нашим. Мы из Разлог-Сиромах; я вдова князя Курцевича-Булыги, а это не моя дочь, а дочь старшего Курцевича, который оставил свою сироту на наше попечение. Мои сыновья теперь дома; я же возвращаюсь из Черкасс, куда ездила на поклонение Пресвятой Богородице И вот на обратном пути и случилось с нами это несчастье, и, если бы не ваша любезность, нам, пожалуй, пришлось бы ночевать в степи.

      Княгиня долго еще продолжала бы говорить, если бы в эту минуту не показались быстро едущие повозки, сопровождаемые посольскими каралашами и солдатами Скшетуского.

      – Так вы вдова князя Василия Курцевича? – спросил поручик.

      – Нет! – возразила княгиня быстро и как бы с досадой. – Я вдова Константина, а это дочь Василия, – прибавила она, указывая на молодую девушку.

      – О князе Василии много говорили в Лубнах Он был хороший воин и пользовался доверием покойного князя Михаила.

      – В Лубнах я не была, – надменно сказала княгиня, – и о военных заслугах его ничего не знаю; что же касается его позднейших поступков, то о них нечего вспоминать: они и без того всем хорошо известны.

      При этих словах княжна Елена опустила на грудь головку, как срезанный косой цветок.

      – Не говорите так, княгиня, – живо возразил поручик, – князь Василий только по ошибке людского правосудия был приговорен к лишению жизни и чести, поэтому он и должен был спасаться бегством; впоследствии же невинность его обнаружилась, и ему возвращено и честное имя и слава; а слава его тем выше, чем сильнее он был обижен.

      Княгиня быстро взглянула на поручика, и на ее суровом, неприятном лице ясно отразился гнев. Но в Скшетуском, несмотря на его молодость, было видно столько рыцарской отваги, что она не решилась возражать ему, а только, обратившись к девушке, сказала:

      – Тут тебе нечего слушать. Иди и посмотри, чтобы были переложены все вещи из коляски в повозку, которую нам предложили эти господа.

      – Позвольте помочь вам, княжна, – сказал поручик.

      Они пошли вместе к коляске и стали по обеим сторонам ее: княжна приподняла свои шелковые ресницы и устремила на поручика взор, ясный, как солнечный луч.

      – Как мне благодарить вас, – заговорила она, и звук ее голоса показался поручику настоящей музыкой, – как благодарить за то, что вы вступились за честь моего отца и восстали против несправедливости, с какой относятся к нему даже ближайшие его родственники.

      – Княжна, – ответил Скшетуский, чувствуя, что сердце его совсем растаяло, – за вашу благодарность я готов пойти хоть в огонь или же пролить всю мою кровь; но как ни велико мое желание получить ее, заслуга моя так невелика, что я не достоин получить благодарность из ваших уст.

      – Вы пренебрегаете моей благодарностью, но я бедная сирота и не умею иначе выразить ее.

      – Нет,