Гилофобия. Морана

вселенной. Нравился мне только пингвин – Гантер. Тот ходил за Снежным Королем. Их дружба напоминала нашу со Светой. Я – пингвин. Хотя Света считала, что мы как Фин и Джейк. Она веселая и хочет быть хорошей, а я странная. Наверное, меня должно было обидеть сравнение с собакой, но не обидело, потому что преданность моя походила на преданность Гантера.

      Под моей широкой одеждой нельзя рассмотреть, появились ли новые раны. А раздеться даже смелый психолог не попросит.

      Ольга Владимировна ждала. Блин. Наверное, она что-то спросила, пока я обдумывала, что похожа больше на пингвина, а не собаку. Не то, что стоило делать в двадцать один год, сидя на сеансе у психолога.

      – Покажешь записи? – повторила Ольга Владимировна.

      – Они не со мной.

      Со мной. В телефоне. Я их уже перечитала, пока мы со Светой сидели в столовой. Какой-то бред написала. Еще меньше, чем обычно. Ольга не поверила. Еще десять минут тишины, и сдалась уже я. Достала телефон, открыла заметки и зачитала.

      – Алин, мы уже обсуждали, что сны не берутся из ниоткуда. Твой мозг создает их, – сказала психолог. – Что случилось? Подумай, почему кошмары возобновились. Может, есть что-то, что не дает тебе покоя?

      Я грызла ноготь, стало неловко, что Ольга Владимировна это заметила. Я кашлянула и убрала руку от лица. Беспокоило будущее. Почти весеннее обострение. Точнее, весенняя паника. Накануне кошмара Сергей решил расспросить меня о планах на будущее. Наверное, он подразумевал работу. Но стоило только заикнуться, что я бы хотела (потенциально) пожить отдельно, как дома разразился скандал. Сергей настаивал, что с моими проблемами, и думать нельзя о жизни без присмотра.

      Мать никак не отреагировала. Мы с ней почти не разговаривали. А если что-то обсуждали, то тот факт, что во сне со мной может что-то случиться. И что если я в очередной раз проснусь с исцарапанными руками, то рядом должен кто-то находиться. Тот, кто спасет меня, забинтует и, если нужно, довезет до больницы или вызовет врача. Звучало это столь логично, что не поспоришь. Только значило, что? Существовать до конца жизни под присмотром?

      Никакая самостоятельность не поможет мне жить отдельно. Даже нет смысла отказываться от денег отчима. Забавно. Единственным выходом я видела жить с тем, кто был бы мне ближе, чем мать. Таких людей целых – один. И той я не рассказывала о своих проблемах со сном, потому что боялась показаться слишком сумасшедшей. Все говорят, что готовы к странностям, а потом убегают, сверкая пятками. Так же как сделал мой бывший. Чудом появившийся. Но все же. Умотал сразу, как я намекнула, что иногда травмируюсь во сне. Я даже толком ничего рассказать не успела.

      Наверное, стоило еще подождать. Два месяца не так много для отношений. Но тянуть уже казалось некуда. Его интересовало, почему я не ночую с ним, ведь мы же можем не только «спать» вместе. Не хотела я его шокировать внезапным пробуждением с острыми предметами в руках и в кровище. Да и переживала, что пораню во сне не только себя, но и его.

      А мое окружение, ближайшее (включая психолога, которой известно о моей проблеме) делали вид, что я себя накручиваю. Нужно