Мадам Поммери. Первая леди шампанского брют. Ребекка Розенберг

икогда и никому, в том числе и себе.

Жанна Александрин Поммери

      1

      С тяжестью на сердце

      Реймс, Шампань, Франция, 1858 год. Если бы не «Этикет для дам», массивный фолиант, придавивший мои колени, я бы уплыла в небо вслед за моим дорогим Луи, который, надеюсь и молюсь, уже стучится сейчас во врата Рая. Восковой труп передо мной – вовсе не мой Луи, он больше не пахнет ланолином после работы с шерстью. Его губы и щеки подкрашены бальзамировщиком и приобрели гротескное сходство с беспутными девицами из борделя «Дворец Альгамбры».

      Мой супруг был простым человеком и, несомненно, предпочел бы, чтобы его нетронутое формалином тело лежало в простом сосновом гробу. Зачем я поддалась на уговоры Рейнара Вольфа? И вот моего Луи забальзамировали и положили в фешенебельный гроб из орехового капа, отделанный бронзой и оловом.

      Вольф, банкир и душеприказчик Луи, воззвал к моему чувству общественного долга.

      – Мадам Поммери, вы у нас столп общества. Несомненно, весь Реймс ожидает, что вы подтвердите достоинство Луи Поммери как уважаемого промышленника.

      Тоже мне – достоинство! Луи размалеван и накачан, как молочный поросенок в ресторане! Не хватает только яблока во рту.

      Нашу двухлетнюю дочку я оставила в детской с ее нянькой Люсиль. Не хочу, чтобы она запомнила своего папочку в таком неестественном виде. При мысли об этом я содрогаюсь, и мадам Дюбуа накрывает мои плечи шалью.

      – Мерси. – Я легонько хлопаю ее по руке. Она была рядом со мной каждую минуту с тех пор, как я основала при аббатстве Сен-Реми приют для сирот. Другие дамы, помогающие мне в приюте, что-то бубнят про Луи – каким он был порядочным, верным и добрым – ни разу не упомянули, что он провалил шерстяное производство и винодельню. Я раздала им всем по экземпляру «Этикета для дам». Их слова плывут к потолку вместе с дымом от свечек, а мои пальцы трогают и сжимают подарок Луи на мой прошлогодний день рождения, когда мне стукнуло тридцать девять.

      Я-то тогда мечтала и надеялась, что это будут холст и краски, а муж подарил мне шатлен, подвеску на пояс с зажимами.

      – Все, что тебе требуется, будет висеть у тебя на поясе. – Он демонстрировал каждый предмет с такой гордостью, что я постаралась скрыть свое разочарование. – Наперсток, часы, ножницы и метр для твоего рукоделия, воронка для твоих масел, карандаш, ключ от кладовой, восковая печать и флакончик с ароматическими солями.

      Открыв пробку флакончика, я подношу к носу камфору и вдыхаю едкие пары, пахнущие, как бальзамирующая жидкость.

      – Пора, мадам Поммери. – Рейнар Вольф надевает на голову баварскую шляпу, которую привез со своей родины.

      Мой сын, тезка Луи, сжимает мне руку. Он точная копия отца – нахмуренный лоб и широкие плечи. В мундире военной школы Луи выглядит солидно, но на его верхней губе выступили капельки пота. Все-таки он еще мальчишка в свои семнадцать лет.

      Когда отец Питер накрывает гроб крышкой, я бросаю украдкой последний взгляд на человека, которого на самом деле тут нет.

      – Подождите. – Я хватаю розу из вазы и кладу в его сложенные на груди руки, такие холодные на ощупь.

      Мой сын помогает Нарциссу Грено надеть шубу. Партнер моего мужа мгновенно постарел. У него трясется голова. Толстые стекла гротескно увеличивают мутноватые старческие глаза. Из нагрудного кармана торчит слуховая трубка.

      Остальные мужчины, которые понесут гроб, натягивают меховые перчатки и надевают черные плащи поверх черных траурных фраков. На Анри Васнье, молодом помощнике мужа, та же самая одежда, в какой он ходит каждое воскресенье в церковь. Под длинными бакенбардами я замечаю свежий порез, за ухом следы высохшей мыльной пены. У него нет жены, которая помогла бы ему исправлять такие вещи.

      Рейнар Вольф ставит первыми мэра Верле и доктора Дюбуа. Вероятно, чтобы толпа на улице увидела этих достопочтенных мужей в нашей скорбной процессии.

      Я вдова, мне запрещено этикетом идти в процессии. Эта горькая пилюля застряла у меня в горле. Мужчины поднимают гроб, я вскакиваю со стула. Увесистый «Этикет для дам» падает мне на ногу. Больно. Я хватаюсь за гроб, и он кренится под моей тяжестью.

      – Я хочу пойти на кладбище, – заявляю я, превозмогая боль в ноге.

      – Мадам Поммери, вам лучше всех на свете известно, что за катафалком идут только мужчины, – сердито напоминает Вольф. – Не сомневайтесь, месье Поммери будет похоронен достойно, я позабочусь об этом. А вы останетесь с вашими подругами, они составят вам компанию.

      Дамы из приюта при Сен-Реми глядят на меня, разинув рот. Они в шоке от моей выходки, потому что никак не ожидали от меня такого нарушения этикета.

      Я поворачиваю голову к баварцу.

      – Пожалуйста, месье Вольф, я прошу вас. Я должна проводить моего супруга до его могилы.

      – Вы должны служить всем образцовым примером, мадам, иначе все ваши уроки этикета окажутся напрасными.

      Я скрежещу зубами от досады. Если я не буду жить по правилам, которым учу других, моя независимость будет