The Гриша. Александр Маслов

такие, которые появляются на солнце, когда резко выходишь из темного подъезда. Что тут скажешь? Я, мать его, ослеп.

      И вот я, уже видный парень, шел и слегка насвистывал по вечернему Ленинграду. В руках держал букет цветов, в кармане лежала пачка презервативов, в зубах дымилась сигарета. Я почему-то всегда поднимал воротник на своем замшевом пиджаке. Не знаю, может, понт какой, может, придурь, но мне всегда казалось, что так я выгляжу, как настоящий мачо. Белые ночи, легкий речной бриз, подъездная вонь… Собственно, вот и все прелести вечернего города.

      – Она, наверное, издевается. – Смотря на часы, я нервно кусал губу. Специально дождусь только для того, чтобы в глаза ее лживые посмотреть. Терпеть не могу опозданий.

      С одной стороны, может показаться, что я достаточно суров и принципиален, но это далеко не так, а точнее, совсем не так. Я настолько боялся, что она не придет, что мысли покинуть назначенное место отсутствовали напрочь. Я злился, но стоял и ждал. И лишь глаза мои бегали по сторонам в поисках знакомого и такого желанного силуэта. Я помню, как совсем маленьким так же стоял на холодной улице, смотрел куда-то в пустоту и медленно, но очень отчетливо произносил эти слова:

      «Что ж, наверное, она права, ты ее больше достоин». Боже, сколько страданий вынес тогда этот маленький человек, сколько мук и боли ему пришлось пережить. Я до сих пор никак не возьму в толк, почему же тогда этот совсем еще ребенок не сказал никому даже словечка. Почему же не пришел, к примеру, к маме или папе и не выговорился им? На этот вопрос, пожалуй, нет ответа и сейчас, но то, что шрам остался на всю последующую жизнь, это факт. Так и спустя годы – стоишь, ждешь, а внутри тревога: «А вдруг кинет? Вдруг не придет?

      Вдруг сейчас скажет, что я ей не нужен?» В этом месте любой психолог сказал бы, что тут налицо психотравма – перенесенная в детстве и плотно засевшая занозой где-то в районе груди, она путешествует с нашим героем по жизни. Конечно же это так. Но и что от этого? Я даже не пытаюсь ее вытащить. Мне кажется, она вросла в меня еще одним дополнительным ребром и теперь является частью моего скелета. Что там лечит время, я не знаю, скорее всего, понос и желтуху, но вот душевную боль изгнать, наверное, сможет только экзорцист.

      – Гришенька, пончик мой, прости, родненький, ну ты же понимаешь, что я спешила как могла? – пролепетала своим тоненьким голосочком, назовем ее условно, Жоржетта. – Я безумно устала и очень, ну просто очень хочу есть. Ты же не злишься, правда?

      Да пошла ты в жопу! Ты чего думаешь, я тебе мальчик на побегушках? Мне что, заняться нечем, как тебя овцу тут по полтора часа дожидаться? А? Да в рот мне ноги, чтоб я еще раз на тебя повелся? Ищи дурака, я тут так просто тебя дождаться хотел, чтоб в рожу твою наглую плюнуть. Что? Не бросать тебя? Ты вообще в своем уме, ты думаешь, я за такое динамо на руках тебя носить буду?

      – Да, конечно, не злюсь. Что же я, не человек? Не понимаю, что ли. У всех бывает. Куда кушать-то пойдем? Может, итальянского чего-нибудь?

      – Гриш,