Дама с собачкой. Антон Чехов

есть…

      Механизмов мало-помалу напился, вспомнил свою кабацкую старину и задурил. Он икал, брался говорить по-французски, сквернословил…

      – Перестань! – заметил ему его друг генерал. – Всякому безобразию есть свое приличие! Какой же ты… братец!

      – Безображу не за твои деньги, а за свои! Сам «Льва и Солнца» имею!{48} Господа, а сколько вы с меня взяли, чтоб меня в почетные мировые{49} произвести?

      На одном конце стола отчаянно заворочался и треснул чей-то стул. Мы поглядели по направлению треска и увидели два больших черных глаза, метавших молнии и искры на Механизмова. Эти два глаза принадлежали Зине, высокой, стройной брюнетке, затянутой во всё черное. По ее бледному лицу бегали розовые пятна, а в каждом пятне сидела злоба.

      – Прошу тебя, отец, перестать! – сказала Зина. – Я не люблю шутов!

      Механизмов робко взглянул на ее глаза, завертелся, выпил залпом стакан коньяку и умолк.

      «Эге! – подумали мы. – Эта не Саша и не Маша… С этой нельзя шутить… Натура недюжинная… Тово-с…»

      И я залюбовался разгневанным лицом. Признаюсь, я и ранее был неравнодушен к Зине. Она прекрасна, глядит, как Диана, и вечно молчит. А вечно молчащая дева, сами знаете, носит в себе столько тайн! Это бутыль с неизвестного рода жидкостью – выпил бы, да боишься: а вдруг яд?

      После обеда я подошел к Зине и, чтобы показать ей, что есть люди, которые понимают ее, заговорил о среде заедающей, о правде, труде, женской свободе. С женской свободы под влиянием «шофе» переехал я на паспортную систему, денежный курс, женские курсы… Я говорил с жаром, с дрожью, раз десять порывался схватить ее за руку… Говорил, впрочем, искренно и складно, точно передовую статью вслух читал. А она слушала и глядела на меня. Глаза ее становились всё шире и круглее… Щеки заметно побледнели под влиянием моей речи… Наконец в глазах ее почему-то мелькнул испуг.

      – Неужели вы говорите всё это искренно? – спросила она, почему-то млея от ужаса.

      – Я… не искренно?!.. Вам? Мне… Да клянусь вам, что…

      Она схватила меня за руку, нагнулась к моему лицу и, задыхаясь, прошептала:

      – Будьте сегодня в десять часов вечера в мраморной беседке… Умоляю вас! Я вам всё скажу! Всё!

      Прошептала и скрылась за дверью. Я замер…

      «Полюбила! – подумал я, заглядывая на себя в зеркало. – Не устояла!»

      Я – к чему скромничать? – обаятельный мужчина. Рослый, статный, с черной как смоль бородой… В голубых глазах и на смуглом лице выражение пережитого страдания. В каждом жесте сквозит разочарованность. И, кроме всего этого, я богат. (Состояние нажил я литературой.)

      В десятом часу я уже сидел в беседке и умирал от ожидания. В моей голове и в груди шумела буря. В сладкой, мучительной истоме закрывал я глаза и во мраке своих орбит видел Зину… Рядом с ней во мраке торчала почему-то и одна ехидная картинка, виденная мной в каком-то журнале: высокая рожь, дамская шляпка, зонт, палка, цилиндр… Да не осудит читатель меня за эту картинку! Не у одного только меня такая клубничная душа. Я знаю одного поэта-лирика, который облизывается и причмокивает

48

Сам «Льва и Солнца» имею! – То есть персидский орден «Льва и Солнца», учрежденный в 1808 г. шахом Фатх-Али. Название указывало на главный государственный символ Персидского государства – льва на фоне восходящего солн ца. Имел пять классов. Орден был широко известен в России из-за своей доступности: его получение не представляло боль шой трудности. О получении такого ордена русским чиновником Чехов написал в 1887 г. юмореску «Лев и Солнце».

49

…в почетные мировые… – то есть в почетные мировые судьи. Мировой судья, единолично разбиравший мелкие дела, избирался на три года земскими собраниями и городскими думами; почетный мировой судья выполнял те же обязанности, однако не получал жалованья, судил только в тех случаях, когда стороны сами обращались к его посредничеству, и имел право занимать другие должности.