Дама с собачкой. Антон Чехов

чем любить, а потому пейте пиво. Не хочу вам мешать.

      Уже не ваша С…

      P. S. Не отвечайте мне. Я вас ненавижу».

      В цирульне{26}

      Утро. Еще нет и семи часов, а цирульня Макара Кузьмича Блесткина уже отперта. Хозяин, малый лет двадцати трех, неумытый, засаленный, но франтовато одетый, занят уборкой. Убирать, в сущности, нечего, но он вспотел, работая. Там тряпочкой вытрет, там пальцем сколупнет, там клопа найдет и смахнет его со стены.

      Цирульня маленькая, узенькая, поганенькая. Бревенчатые стены оклеены обоями, напоминающими полинялую ямщицкую рубаху. Между двумя тусклыми, слезоточивыми окнами – тонкая, скрипучая, тщедушная дверца, над нею позеленевший от сырости колокольчик, который вздрагивает и болезненно звенит сам, без всякой причины. А поглядите вы в зеркало, которое висит на одной из стен, и вашу физиономию перекосит во все стороны самым безжалостным образом! Перед этим зеркалом стригут и бреют. На столике, таком же неумытом и засаленном, как сам Макар Кузьмич, всё есть: гребенки, ножницы, бритвы, фиксатуара{27} на копейку, пудры на копейку, сильно разведенного одеколону на копейку. Да и вся цирульня не стоит больше пятиалтынного{28}.

      Над дверью раздается взвизгиванье больного колокольчика, и в цирульню входит пожилой мужчина в дубленом полушубке и валенках. Его голова и шея окутаны женской шалью.

      Это Эраст Иваныч Ягодов, крестный отец Макара Кузьмича. Когда-то он служил в консистории{29} в сторожах, теперь же живет около Красного пруда{30} и занимается слесарством.

      – Макарушка, здравствуй, свет! – говорит он Макару Кузьмичу, увлекшемуся уборкой.

      Целуются. Ягодов стаскивает с головы шаль, крестится и садится.

      – Даль-то какая! – говорит он, кряхтя. – Шутка ли? От Красного пруда до Калужских ворот{31}.

      – Как поживаете-с?

      – Плохо, брат. Горячка была.

      – Что вы? Горячка!

      – Горячка. Месяц лежал, думал, что помру. Соборовался. Теперь волос лезет. Доктор постричься приказал. Волос, говорит, новый пойдет, крепкий. Вот я и думаю в уме: пойду-ка к Макару. Чем к кому другому, так лучше уж к родному. И сделает лучше, и денег не возьмет. Далеконько немножко, оно правда, да ведь это что ж? Та же прогулка.

      – Я с удовольствием. Пожалуйте-с!

      Макар Кузьмич, шаркнув ногой, указывает на стул. Ягодов садится и глядит на себя в зеркало и, видимо, доволен зрелищем: в зеркале получается кривая рожа с калмыцкими губами, тупым, широким носом и с глазами на лбу. Макар Кузьмич покрывает плечи своего клиента белой простыней с желтыми пятнами и начинает визжать ножницами.

      – Я вас начисто, догола! – говорит он.

      – Натурально. На татарина чтоб похож был, на бомбу. Волос гуще пойдет.

      – Тетенька как поживают-с?

      – Ничего, живет себе. Намедни к майорше принимать ходила. Рубль дали.

      – Так-с. Рубль. Придержите ухо-с!

      – Держу… Не обрежь, смотри. Ой, больно! Ты меня за волосья дергаешь.

      – Это ничего-с. Без этого в нашем деле невозможно. А как поживают Анна Эрастовна?

      – Дочка?

26

Впервые: Зритель. 1883. № 10. 7 февраля. С. 2–3. Заглавие: Драма в цирульне. Подпись: Человек без селезенки.

27

Фиксатуар – помада для приглаживания волос.

28

Пятиалтынный – 15 копеек.

29

Консистория – учреждение при архиерее для управления епархией.

30

Красный пруд – в Москве в нынешнем районе Черта ново.

31

Калужские ворота – в районе нынешней Октябрьской площади.