Семь жизней одного меня. Литератор. Геннадий Вениаминович Кумохин

теперь мне снова приходилось начинать все сначала, и неизвестно что еще получится в очередной раз… Но именно эта неопределенность вызывала у меня не боязнь или какие-то сомнения, а твердую решимость.

      «Я все смогу, я все преодолею», – снова совсем как в юности стучало в висках.

      Начинать ведь еще не поздно,

      Так давай же начнем все сначала…

      Вот, представь, что яркие звезды

      Над тобой в первый раз засверкали…

      Будто не было долгих лет,

      Полных горьких обид и раздумий,

      Только тихой радости свет

      Льется осенью ночью лунной.

      В конце концов, разве не шел я к этой возможности всю жизнь, сочиняя время от времени то рифмованные строчки, то подобие рассказов и дневниковых записей.

      Правда, делал я это как бы походя, между делом, но все-таки предполагая, что когда-нибудь я займусь этим всерьез.

      И вот это «когда-нибудь» наступило, потому что больше такой возможности уже не будет. И, вообще, ничего больше не будет.

      Правда одновременно с этой радостной определенностью возникло ощущение какой-то неловкости от того, что я, похоже, безнадежно опоздал в этой своей решимости.

      Ведь начинать заниматься литературным трудом в шестьдесят пять, это даже не то, что было, в свое время, одной из любимых шуток Голливуда: девственник в тридцать (или сорок) лет. А это, пожалуй, еще большая несуразность.

      Немного позже, когда я стал знакомиться с авторами интернетовского самиздата, я убедился, что самодеятельное творчество в зрелом возрасте скорее правило и отнюдь не является каким-то исключением. Я сталкивался, скажем, с такого рода мотивацией: автор побывал(а) в коме и после этого у него (нее) возникла непреодолимая тяга к писательству.

      Разумеется, я в первую очередь посоветовался с женой. Уж она то лучше всех знала о потаенном моем желании.

      – А где ты собираешься публиковать свои произведения? – спросила жена, которая по основной своей специальности была редактором.

      – Ну, для начала мне предстоит еще написать хоть что-то путное, ответил я несколько легкомысленно, – а потом, насколько я знаю, ситуация с печатью произведений неизвестных авторов просто тупиковая, так что рассчитывать получить за свои труды хоть какую-то прибыль просто безнадежно. Но я все равно буду писать.

      – Да, ты все равно будешь писать, – подтвердила жена,– уж я-то тебя знаю.

      Она, действительно, хорошо меня знала, и я приступил к исполнению своего намерения. Но как же тяжело было мне начинать.

      Слова казались тяжелеными остроугольными булыжниками, которые никак не хотели укладываться в один ряд, и уж тем более образовывать более сложные конструкции.

      Но я был упрям, я был просто чертовски упрям.

      И пусть у меня за спиной было коварное заболевание, но было еще кое-что и получше.