Последний фронтовик. Александр Никонов

мне, а не к участковому обращаетесь?

      Страдалец прижал руки вместе с шапкой к груди:

      – Да мы обращались, но он нас слушать не хочет: мол, сами разбирайтесь. А как разбираться, мы слабые старики, а она, курва, вон какая кобыла, на ней штаны, как танковый чехол. Уж мы с ней…

      Телефонный звонок прервал жалобщика.

      – Да, слушаю, – ответил Виктор Герасимович, сняв трубку с аппарата.

      Снова из района, из Совета ветеранов войны:

      – Вы что же не отвечаете, Виктор Герасимыч? Как там насчёт участников битвы под Москвой? Вы нам важное патриотическое мероприятие срываете. К нам сам губернатор обещался приехать, как мы будем выглядеть, по-вашему.

      – Погодите, погодите, Геннадий Фёдорович, да что вы на нас так жмёте, – оправдывался председатель. – Я зондировал этот вопрос. У нас не только москвичей, вообще фронтовиков не осталось.

      В трубке долгое молчание, затем растерянный вопрос:

      – Как так?

      – А так, вообще не осталось. – И Виктор Герасимович стал перечислять пофамильно, куда делись последние фронтовики их поселения.

      А председатель Совета ветеранов всё спрашивал:

      – Как же так? А Тумаков? Мы с ним в этом году, весной, встречались.

      Председателю снова пришлось повторять. На том конце провода долго молчали. Потом раздалось:

      – Вот это да. И что же делать?

      Хеттэ ответил:

      – Так и объясните, тут уж ничего не поделаешь – вымирают фронтовики. Мы всё думаем, что они, и вы, конечно, Геннадий Фёдорович, – дай вам бог здоровья —вечные, а она, жизнь, вон как распоряжается.

      На том конце молча положили трубку. Фёдор Терентьевич спросил:

      – А чо это вы про фронтовиков-то?

      Виктор Герасимович коротко объяснил.

      Нефёд Терентьевич, забыв про Дашку-курву, оживился:

      – Э, Виктор Герасимыч, нашёл, чему печалиться. Мы, старики, почитай, все фронтовики. В войну все пахали на победу так, что спин не разгибали. А бабы! Вот уж кто настоящие фронтовики! Как тогда писали-то: всё для фронта, всё для победы. Вот оно как. Они, почитай, и дома-то не бывали: то в поле, то на лесозаготовках, то шпалы ворочали, старухи и те носки да варежки вязали, портянки кроили, шинели, шапки шили. Даже мы, мелкота, без дела не сидели. Летом на сеялках, на жнейках, лобогрейками назывались, стояли, на конных грабках сено и солому сгребали, в конюшнях с лошадьми управлялись, колоски собирали. Да ещё учились. – Терентьич помялся, улыбнулся. – Грешен, и подворовывали. А как без воровства, без этого паскудного дела тогда никак было не прожить. Картовку, морковку, свеклу, репу после вспашки собирали. А уж турнепс или свекла у нас вместо сахара шли. Объездчики нам кнутами спины да задницы грели, а мы всё равно шли – жрать-то хочется. – Старик спохватился: – Да, а как же с Дашкой-то, с соседкой нашей, а? Надо на неё управу какую-то найти. Вы уж постращайте её, что ли, Виктор Герасимыч.

      Слова Нефёда Терентьевича доходили до слуха поселкового главы,