Журнал «Парус» №85, 2020 г.. Ирина Калус

пересмехаясь, шутили вполголоса отдельно от нас, приезжих.

      У девицы в платке, под рабочей, должной бы обезличить её одеждой – прохватывалась сильная стройная фигура; чернобровая, правильный овал лица степенный, серьезный, и выглядела она постарше парней. Глаза тёмно-синие, как лесные, теплые от солнца на прогретой полянке и веселые колокольчики. Один парень, всё заигрывая, что-то шепнул ей на ухо: она вспыхнула, все черты заходили, как живчики, и с притворным смущением увесисто с маху шлепнула его по спине. А он довольно заулыбался из-под козырька кепки. У парней глаза были озорные и синь в них – попритушена в отличие от теплых колокольчиков каменщицы.

      Скучные, а то и враждебные будни – и вдруг сквозь них вот так – тронет чувство коренной связи с людьми. Я смотрел на них, любуясь: приятен и румянец, и оканье, и спецовка аккуратная. И эта свежесть, и чистота их молодости и теперь все так же радостно удивляют: что же это? Может, и весь мир таков? Только мы этого не прочувствовали?

      …Сегодня, много лет спустя, читал Символ веры и удивился: «воскресшего в третий день»! Сколько раз проборматывал без останова: распятого и воскресшего! А теперь и само это слово ожило чудесно, засветилось изнутри, как витраж в соборе. Так же освеженно воскресли в памяти и облики тех владимирцев: молодые, пересмехающиеся, счастливые, точно это уже и не земные люди, а вечные образы старинной русской земли сияют из пещеры приземистого картофелехранилища. Каменщики те словно клали свою словесную кладку в душе моей все прошлые годы, и вот она закончена. И выстроилось во мне что-то удивительно совершенное, как вытянутый, с отогнутыми краями колоколок, куполок колокольчика, синий храм.

      Как три ангела в резиновых сапогах и телогрейках: невзрачная спецовка облекала стеблистость молодую их тел, их радостную силу, как некое случайное одеяние; их образы, подобно цветам вытянуты вверх, как фигуры на церковных росписях. Небо – в глазах. И деревня ближняя неслучайно называлась – Красная!.. Точно жизнь здесь веками затирала, одевала в смурное, убивала, выжигала, старила, а они всё равно сияют. Века старинной русской земли в них – таких я больше никогда не встречал. Будто были унижены и разорены украшенные белокаменной резьбой церкви их предков, и земля их обезображена, сведены их деревни и вся Русь сказочная прологов и житийных повестей, чтобы воскреснуть в сердце заново… как спрыснутая живой водой! Ведь когда тело дряхлеет, образы небес, не заслоненные плотью, проступают ярче…

      Красота чувствовалась в их молодой силе, хотя делали они будничную работу в проеме ворот огромного сарая из силикатного кирпича, где тянуло из дальнего угла тяжело, смрадно – гнилой прошлогодней картошкой – это грязное месиво отправляли самосвалами на спиртоводочный завод; и где пахло свежей бороздой от нового, привезенного на грузовике урожая, который мы высыпали из мешков в бункер, перебирали и разносили по дощатым сусекам. Да сидела на ящике, возвышаясь, записывая центнеры в школьной, захватанной тетрадке полненькая, широкоротая кладовщица, молодая, с белесым незначительным лицом коротышка: сама, как крупная картофелина; в телогрейке ниже колен: