Коты-колдуны. Кирилл Баранов

прошла, вероятно, не одна минута, пока Тимошка, утомившийся наконец, не придвинулся к Сраське и не прошептал в волнении:

      – Так что?

      Сраська подлетел. Упал в тряпки. Вскочил на ноги и уставился на пришельца таким перепуганным взглядом, который ясно говорил о том, что все это время Сраська пребывал в неких туманных и загадочных, а самое главное – далеких мирах. Он слабо понимал, что от него хотят.

      – Ну давай, колдун, – проговорил Тимошка, – делай меня трезвым, не хочу я быть пьяным. Или я вам всем хвосты узлом перевяжу.

      Сраська недовольно поглядел на своих товарищей, потом на пьяницу, который помешал ему разглядывать стену, потом раздраженно мяукнул и полез копаться среди тряпок. Он разворошил гору складок, целую минуту ковырялся лапой в маленьком флаконе, пытаясь подцепить серую горошину, наконец насадил ее на коготь и протянул пьянице.

      – Ешь, – сказал Сраська.

      – Это что? – спросил Тимошка.

      – Собачья козявка.

      Тимошка снял с когтя горошину и проглотил. Сдвинул брови. Лицо сделалось хмурым и сосредоточенным, но мысли сосредотачивались у него, как видно, ненадолго, и стоило им собраться, как они рассыпались обратно, а взгляд, на миг приобретший определенный блеск разума, мгновение спустя стал начисто бессмысленным.

      – Все равно пьяный, – сказал Тимошка и закачался сильнее обычного.

      – Что ты ему дал? – спросил Пузырь.

      – Я же сказал – собачью козявку, – сонно произнес Сраська и принялся укладываться спать.

      – От собачьих козявок не трезвеют, – возразил всезнающий Пузырь.

      – Какой дурак и впрямь захочет трезветь? – проворчал Сраська. – Я ему собачью козявку дал, чтоб в голове прояснилось.

      Пузырь так задумался, что нетерпеливый пьяница опять произнес:

      – Так что? – а сам очень ненормальным взглядом смотрел на всех котов одновременно.

      Пузырь встрепенулся и сам пошел рыться в тряпках, вынул оттуда другой флакон, из этого флакона вытащил когтем другую горошину (потемнее первой) и протянул Тимошке.

      – Ешь, – сказал Пузырь.

      – А это что? – спросил Тимошка, взгляд которого никак не мог сфокусироваться на горошине.

      – Козья сушеная гадость, – сказал Пузырь. – С ароматом медовухи.

      Тимошка протянул руку, но горошину сумел ухватить не с первого раза – сначала он поймал за ухо Трофима, а потом ущипнул себя за коленку. Все же он взял горошину, понюхал ее оценивающе и съел.

      Внезапно физиономия пьяницы разгладилась и стала похожа на дыню. Тимошка напрягся, задергался, вылетел из повозки так, будто его оттуда пружиной выбросило, встал на дорогу прямой, как копье.

      – Опа! – сказал он, поднял руки, согнулся в одну сторону, потом в другую. – Вот так! Опа!

      Тимошка, всем известный, наклонился вперед, достал ладонями до земли, «опа!», выгнул спину и встал на руки – «вот так!» Потом скрутился проворно, упал на землю, отжался пять раз, вскочил и стал приседать на одной ноге. «Опа! Вот так! Вот так!» Бывший