Нарушители. Память Каштана: темный замок. Память Гюрзы: светлые сады. Елена Ядренцева

вы больной?

      – А что?

      – Да что вы делаете?!

      – Да ну, – сказал гость. – Скучная бумажка, поменьше бы таких. Так где Карина?

      – Вообще-то, – ответила Карина как могла спокойно, запустив руку в карман юбки и обнаружив там только баранку, потому что свой перочинный ножик недавно проспорила, – вообще-то, это я и есть.

      Сжала баранку в кулаке, но та не ломалась – больно уж была сырая.

      – Фу, – сказал гость. – Ну вы ещё её оближите, выплюньте, пережуйте, я не знаю.

      – Вы видите сквозь ткань?

      – Воспитанный человек бы не заметил.

      – Вы кто вообще?

      – Кем был, тем уж не стану вновь, – проговорил он и дунул на загаженный пеплом стол – пепел исчез. – Но всё это лирика, а нам с вами пора.

      – С чего это я должна с вами идти? – Потом найдут ещё изорванное платье в каких-нибудь кустах, и до свидания. – Куда идти?

      – А вам не всё ли равно?

      – А вам было бы всё равно?

      – Вот же упрямая… – Он будто хотел выругаться, но сдержался. – Пятно на репутации. Луг ста цветов тебе о чём-то говорит? Замок Ференца Рьяного? Русалочьи броды?

      – Вы двинутый, да?

      Вообще-то байки о той стороне всегда ходили. Зеркала, говорили, прошлый век, но вот если явиться на заправку в полночь… Они даже выбирались как-то с девочками – на спор, через окно, пригнувшись, мимо проходной, в сырую ночь; асфальт всё отдавал тепло, и ступням было хорошо и без ботинок. На саму заправку, правда, не зашли – так, послонялись вокруг, посмотрели в окна, сами – как чьи-то тени или незваные гости. Ну, дождались полуночи. Украли пиво. Но одно дело – на спор куда-то там побегать, а другое…

      Дверная ручка вновь зашевелилась.

      – Видите? Пора.

      Он повернул свою невидимую крышку против часовой стрелки – ручка на время замерла и снова дёрнулась. Ещё, ещё, ещё.

      – Нет, ну пойдёмте же, – сказал гость. – Они сейчас её сломают.

      – Да куда пойдём?

      – Я не пойму, вы, что ли, той серой каши жаждете, неуправляемая?

      Ручка всё дёргалась. Незапертая дверь пока держалась.

      – Так, – сказал гость, – в шкаф или под стол?

      – Вы что, там были?

      – Под столом?

      – Нет, там, где каша.

      – Да мне за шкирку, что ли, вас тащить, дитя иронии? – Он распахнул шкаф, посмотрел на банку с кофе, на мытые чашки на расстеленном полотенце, подвигал рукой – будто зеркало тряпкой протирал. – Я вас себе хочу забрать, слышите, нет? Как на празднике и происходит. Ну? Здесь лучше, что ли?

      Ручка дёрнулась снова, и дверь задрожала, как будто бы снаружи кто-то её сверлил.

      – Мало времени, – сказал гость, и внутри шкафа заклубилась темнота. – Идём же, смотри, я открыл проход. Отдельная комната. Пудинги на завтрак. Одежда – какую захочешь: хоть в клетку, хоть в полосочку, хоть без всего.

      – А я смогу потом всех навестить?

      – Если захочешь.

      – А не обманываете?

      Он посмотрел на Карину, плюнул на ладонь – и протянул ей.

* * *

      Потом,