Твоя Мари. Флешбэки. Марианна Крамм

К счастью, я всегда умел сделать так, чтобы это произошло.

      Откатившись от нее со стоном, я закрыл глаза и вытянулся всем телом, чувствуя приятную усталость и легкость. В голове шумело, и этот шум перекрывал все мысли. Из колонки в углу негромко звучала неизменная «Энигма», всегда усиливавшая мои ощущения в экшенах, уж не знаю, почему.

      – Маш… – я, не открывая глаз, дотянулся до ее спины, легко пробежал пальцами вверх-вниз по горячей коже, и Машка зашипела:

      – Не трогай…

      Любые прикосновения после экшена выбивали ее из состояния сабспейса, я это отлично знал. Позже, спустя годы, я удивлялся тому, как Олег может делать с ней все, что захочет, даже после того, как Машка ушла с головой в собственные ощущения – вот ему она позволяла, без преувеличения, все, что только могло в голову прийти. Я же всегда слышал только шипение и какую-то отрывистую фразу, призванную напомнить, что моя власть над ней закончилась ровно в тот момент, когда девайс из руки упал на пол.

      Я никогда не мог понять, почему это происходит – мне после экшена хотелось максимальных ощущений от ее разгоряченного поркой тела, хотелось трогать, прижиматься, чувствовать ее, а Машка, наоборот, отстранялась и предпочитала переживать собственный сабспейс без каких-то воздействий извне. Это казалось мне странным, лишало нашу Тему какой-то эмоциональной составляющей – я так это чувствовал. Выходило, что я для Машки всего лишь удобный девайс, инструмент, при помощи которого она реализует свои желания, а потом убирает в шкаф до следующего раза. Это злило – я Верхний, я много чего умею и могу, кроме вот этого – справиться с собственной нижней и сделать все так, как хочется мне.

      Эти мысли, в который раз пришедшие в голову именно сейчас, вдруг распалили мое эго настолько, что я, не ожидая от себя такой реакции, рывком поднялся, схватил Машку за безвольно лежавшую на кровати руку, рванул к себе, развернул, совершенно не считаясь с тем, что ее иссеченная спина сейчас влипнет в простыню, и вломился в нее со всей дури так, что Машка издала даже не стон, а какой-то вскрик, попыталась вырваться, но я был в три раза крупнее, потому из ее попытки ничего не вышло. Я с таким остервенением двигался в ней, что в какой-то момент, когда в голове чуть прояснилось, даже испугался, что могу нанести травму, но потом отбросил эту мысль. «Не понимаешь по-хорошему, будет вот так…»

      Повинуясь взбесившемуся внутри дьяволу, я, не соображая, что делаю, положил руку на Машкино горло и начал сжимать пальцы. Она, видимо, поняла, что сопротивлением сделает хуже, потому внезапно затихла, перестала биться подо мной, обмякла и закрыла глаза. Ощущение от ее неожиданно ставшего таким податливым тела окончательно оторвало мне голову, и я кончил, заорав так, что едва не оглох сам. Рухнув рядом с Машкой, я понял, что моя рука так и лежит на ее горле, но пальцы, к счастью, разжались, и Машка дышит, хоть и старается делать это как можно незаметнее.

      Я обнял ее, прижал к себе, обхватив обеими руками вздрагивающее тело, уткнулся в шею и пробормотал:

      – Прости,