Проклятие двух семей. Захар Сергеевич Левин

и я не могу раздавать запасы!

      В этот момент в сарае хрюкнула свинья, Редклифф перевел взгляд на нее.

      – Знаешь, Вернон, ты ничуть не лучше этого грязного животного, – Вернон начал гневно кивать головой, будто соглашаясь с его словами, но желая побыстрее их выслушать и прекратить этот разговор, – ты еще пожалеешь об этом!

      – Непременно, Редклифф, а теперь уходи. – Спокойно ответил он, глядя ему в глаза.

      Редклифф покинул двор с таким выражением лица, в котором читалось обещание расправы.

      Люди двигались по улицам напряженно, будто накрытые аурой несчастья. Редклифф всегда был озадачен какими-то размышлениями, его не интересовало то, о чем шепчутся жители. Если б хоть кто-то начал с ним разговор о том доме, то он с видом удивленного тупицы спросил бы: «Какая еще ведьма? Какой дом?». Он отхлебнул вино из бурдюка, вечно болтающегося на его поясе, и продолжил шлепать по грязи. Вся его наружность соответствовала пейзажу. Кожа на его лице была похожа на шкурку помидора, засиженного мухами. Неряшливый оборванец с запахом вина и пожелтевшим остатком зубов не вызывал доверия у поселенцев. Один лишь Вернон однажды оказал ему помощь с припасами на зиму. Остальные сторонились его, окидывая взглядом, полным презрения. Длинные жирные космы болтались из-под дырявой шляпы и падали на плечи рубахи непонятного цвета. Самым чистым элементом его внешности был бурдюк на поясе, из которого пил вино еще его прапрадед. Его дом стоял на окраине поселения. Земля, как он характеризовал ее, была действительно не плодородной, но это не касалось винограда. Он устроил целую винокурню в своем сарае и делал чертовски крепкое вино. Снимая пробу с каждой новой партии, он морщился подобно сидящему в первых рядах ценителю инструментальной музыки, страдающему от гиперакузии. Всякий раз после этого он с озлобленным удивлением произносил вслух: «Ну и какого черта у этого доходяги Уильяма дела идут куда лучше, чем у меня?». Скот в этом сарае не приживался. Целый выводок цыплят постепенно вымер от этиловой вони, индюков загрызли собаки с голоду, а бедная корова сама померла голодной смертью. В живых оставалась только лошадь, да и та всем видом давала понять, что уже двумя копытами в могиле.

      У Редклиффа было двое младших сыновей. Единственным их отличием друг от друга был час появления на этой земле. Из-за умопомрачительной схожести в поведении и внешности отец называл их башмаками. Его старший сын Эдвин, непонятно как выживший после бесконечной пьяной порки, был молчаливым худощавым юношей. Его овальное лицо с притупленным носом редко выказывало какую-либо эмоцию, будто ему наплевать вообще на все вокруг. Карие глаза избегали встреч с посторонними взглядами и чаще всего смотрели вниз. Светлые волосы касались кончиками аккуратных ушей и выглядели словно горшочек на его голове. Он всем своим существом ненавидел отчий дом и старался как можно чаще бывать подальше от него. Ему не давал покоя безмолвный вопрос о том, как его мать не может наконец-таки разглядеть в своем муже тупого пьяницу, а не величайшего героя и мученика.