Чужая. Инна Байр

он.

      – Через неделю, пап. Да не переживай, вопрос решенный. Еще во время практики мне сказали, что возьмут такой ценный кадр. – похвасталась я.

      Родители заулыбались в ответ. Им было приятно, что их ребенок добился признания. После обеда отец сказал, чтобы я проведала бабушку:

      – Сходи. Мать спрашивала за тебя.

      И я помчалась к бабуле. Она жила неподалеку – на соседней улице. Но радость встречи отдала горечью: бабушка сильно сдала, слегла. Я держала ее сухонькую ручку и старалась не расплакаться.

      – Да не смотри так, – проворчала она. – Старость не радость. Погода восстановится, и я встану, если Бог даст. А это все эти, как их, а, во! Бури магнитные! Кости крутит, тяжко… Ваня вот не дожил, слава тебе, Господи, хоть не мучился. Теперь за нас двоих отдуваюсь.

      Я привычно посмотрела на стену. Там, наряженные в деревянные рамки и украшенные вырезками из открыток, висели портреты. На одном из них видный казак, Иван – дедушка, умер еще до моего рождения. На другом малышка в коротеньком сарафанчике, тетка. И еще много фотографий, все – родня, большую часть из которых я не застала. Были на стене и иконы. Раньше они занимали только угол, теперь полстены.

      Бабушка проследила за моим взглядом.

      – Ты молиться не бросила?

      Я вздрогнула, но потом заглянула в помутневшие глаза бабушки и погладила ее по руке:

      – Нет, конечно. Молюсь. И за тебя тоже. За твое здоровье.

      – Это хорошо! – легко вздохнула она в ответ и откинулась на подушки, устала. Я заботливо поправила одеяло, поцеловала бабушку в сухую щеку:

      – Отдыхай. Я завтра приду.

      Бабушка кивнула и закрыла глаза. Я немного пообщалась с теткой и отправилась домой. Зашла, удивилась тишине. Родители никуда не уходили, но ни разговоров, ни звука телевизора… Странно. Заглянула в кухню – пусто. Сердце кольнуло нехорошее предчувствие. Открыла дверь в свою спальню и обомлела.

      Часть сумок была распакована. Мама сидела на кровати, рядом с ней лежал Коран, там же небрежным упреком валялась подвеска, подаренная Амиром. Отец стоял у окна и тяжело дышал. Я остолбенела. Мама подняла заплаканные глаза и, указав дрожащим пальцем на постель, спросила:

      – Это что? Зачем? Ия! Объясни!

      Отец впился в меня тяжелым взглядом. Я поежилась. Захотелось просто развернуться и убежать. Но папа почувствовал мой порыв и пошел на меня:

      – Ты оглохла? Мать вопрос задала! Что. Это. Такое? – с этими словами отец скинул книгу на пол и зло пнул ее в мою сторону. Из Корана посыпались закладки с заметками, словно перья из раненой птицы. Я не сдержалась и, упав на колени, подхватила писание. Прижала к себе.

      Глаза отца налились кровью. Он тяжело подошел ко мне, грубо поднял за одежду, встряхнул как котенка, и попытался отобрать Коран. А я не могла отдать! Будто от этого зависела моя жизнь! Вцепилась в книгу до хруста в пальцах. Сопротивлялась молча, глотая слезы. Отец просто озверел.

      Он схватил меня за плечи и начал трясти.

      – Совсем сдурела? –