Я жила в плену. Флориан Дениссон

мышцы, кровь быстрее бежала по венам. В конце концов я оказался на поляне и услышал, что внизу шумит река.

      Максим напрягся и замолчал. Он всеми силами пытался не выдать глубинные переживания, но опытный врач заметила легкую перемену в его состоянии.

      – Я отдаляюсь от шума воды и углубляюсь в лес, чтобы найти убежище на ночь.

      Катарини воспользовалась секундной паузой и постаралась максимально деликатно протиснуться сквозь брешь в мысленной обороне пациента:

      – О чем вам напоминают голоса реки? Почему вы уходите?

      Максим непроизвольно сжал в кулак правую руку.

      – Не люблю находиться у воды. Такая вот у меня фобия.

      – Что же вы чувствуете, живя в городе, где озеро – место притяжения, главная достопримечательность?

      – У меня другая фобия: меня страшат водные потоки и горные реки. Спящая, спокойная вода меня не пугает, даже успокаивает. Я обожаю озеро.

      Лиза Катарини что-то записала в блокнот в черной кожаной обложке, потом ободряюще взглянула на Максима, ожидая продолжения рассказа.

      – Вскоре я натыкаюсь на участок земли, заросший мхом, вижу толстое дерево, прижимающееся к высокому утесу, и это место кажется мне идеальным убежищем. Ночь наступает как-то вдруг, я лежу на сухих листьях в своем случайном укрытии и дрожу от холода.

      – Что вы чувствуете в этот момент?

      – Ненависть. К родителям, к Богу. Потом ее вытесняет страх.

      – Чего вы боитесь?

      – Умереть в лесу. Я ребенок, родители должны защищать меня, а не подвергать опасности… дав благословение. В какой-то момент приходит желание умереть: я надеюсь, что им будет ужасно больно, что они с ума сойдут от горя.

      Доктор снова пишет на разлинованных страницах.

      – Среди ночи я внезапно слышу крики. Так вопят в агонии. Сначала мне кажется, что это голос ребенка, тоже ставшего жертвой родителей-святош. У меня появляется надежда: может, вдвоем будет легче дожить до утра? Я иду, ориентируясь на звуки, и вижу на поляне среди деревьев лиса. Луна освещает несчастного раненого зверька, чья лапа угодила в металлический капкан. Лис издает жалобный стон, рвущий мне душу, я чувствую эту боль как свою собственную. Мы с лисом – две горюющие души, жертвы чужого безумия. Я осторожно приближаюсь и сажусь на корточки в метре от него. Дрожь унялась, мне больше не холодно. Вид маленького, невинного, страдающего существа так печален, что я чувствую жизненную потребность помочь ему. Я сосредоточен на лисе, мои страдания больше не имеют значения. Животное вновь стонет, но я не понимаю, просит он помощи или умирает. Я протягиваю руки, чтобы погладить лиса, успокоить его, попытаться получше разглядеть рану, но он поводит ушами, свирепо скалится, показывая острые клыки, злобно рычит, а потом резко поворачивает голову и, клацнув зубами, задевает мое запястье. Хорошо, что в последний момент я успеваю отдернуть руку. Глаза лиса горят, он то и дело скалится и очень напоминает волка. Я возвращаюсь в свое укрытие в надежде, что эта бесконечная ночь когда-нибудь да завершится, и плачу до