Высокие ступени. Сборник

якшаться с покойником нынче тебе не с руки,

      генералу положено гнить в самурайской могиле,

      а тебе – вспоминать, как под Нарвой, заслышав рожки,

      восставали в крестах те, кого отродясь не крестили.

      Видишь, вышние рати идут на последний удар,

      размышлять ни к чему, полумеры не стоят усилий.

      У пролива скорбит умирающий град Арканар,

      что героям опять не хватает албанских фамилий.

      Вековая традиция наша – кто смел, тот и съел,

      океан Айвазовского мутен, хотя и неистов.

      Никакого прогрессорства, это печальный удел

      полоумных актеров, отчаянных униформистов.

      Не нашлось тебе места в грядущих бездарных мирах,

      но едва ли ты станешь томиться у берега Леты.

      Никакого надгробия, ибо развеялся прах

      над Москвою-рекой, над холмами зеленой планеты.

      Война всех против всех. 1918

      Ядовитые газы германской войны.

      Дирижабли, прививки, котлы, суррогаты.

      Как мы были в те годы бездарно бедны!

      Как мы были в те годы бездарно богаты!

      То цилиндр, то берет, то картуз, то чалма,

      и ходили б часы, только сломаны стрелки.

      Эту кашу Европа варила сама,

      и она же в итоге оближет тарелки.

      Если жалко алмаза – сойдет и корунд.

      Если жалко ведра – так сойдет и бутылка.

      Первой скрипкою будет какой-нибудь Бунд,

      и дуэтом подхватит какая-то «Спилка».

      То ли хлор, то ли, может, уже и зарин.

      Миномет на земле, а в руке парабеллум.

      Аспирин, сахарин, маргарин, стеарин

      и пространства, где черное видится белым.

      А еще есть Верден, а еще Осовец,

      и плевать на эстонца, чухонца, бретонца,

      а еще есть начало и, значит, конец —

      все двенадцать сражений за речку Изонцо.

      А еще ледяное дыханье чумы,

      а помимо того – начинает казаться

      что на свете и нет ничего кроме тьмы,

      комбижира, кирзы и другого эрзаца.

      И ефрейтор орет то «ложись!», то «огонь!»

      и желает командовать каждая шавка,

      и повсюду Лувен, и повсюду Сморгонь,

      и не жизнь, а одна пищевая добавка.

      И кончается год, а за ним и второй,

      а на третий и вовсе отчаянно плохо,

      а Россия обходится черной махрой,

      а Германия жрет колбасу из гороха.

      И события снова дают кругаля,

      потому как нигде не отыщешь в конторах

      ни селитры, ни серы, ни даже угля,

      и никто не заметил, что кончился порох.

      Полумесяц на знамени бел и рогат,

      окровавлены тучи, и длится регата,

      и по Шпенглеру мчится Европа в закат,

      незаметно пройдя через пункт невозврата.

      Генрих Борк 1608

      От Борьки до Васьки, от Васьки до Гришки,

      от Гришки до тушинских мест,

      и к Ваське опять все на те же коврижки,

      и все их никак не доест.

      Где лен, где крапива, где хрен и где редька,

      где