– Живой… – онемевшими губами пролепетал старик и, заплакав, сложил руки в молитве. – Слава тебе, Господи!..
V
Темным ноябрьским утром выпал первый снег. Не зажигая света, Степан вышел из дому. Густой пар сорвался с губ, и он зарылся носом в воротник тулупа.
Нетронутый голубоватый снег сиял, точно отражая небо на земле. Тонкие ветви деревьев накренились от тяжести.
Степан отпер конюшню и оседлал коня, время от времени широко зевая. Уже скоро он выехал на улицу и поскакал на станцию встречать брата.
Он прибыл на перрон, когда совсем рассвело. Рабочие в спешке расчищали пути, лентой уносившиеся в даль и растворяющиеся в тумане.
Рокот колес встревожил тишину; на горизонте показался локомотив, выпускавший облака пара. Конь взволновался, прижав уши и попятившись, и Степану потребовалось немало усилий, чтоб его усмирить.
Состав остановился; из окон на половину высовывались солдаты, замечая в толпе родных и знакомых. Радостный шум людей поглотил перрон. Двери распахнулись, извергнув десяток человек. Грузно вздохнув, паровоз напрягся и сдвинулся с места, снова набирая ход.
Степан увидел брата ещё в окне, а когда он сходил, ринулся к нему. Дмитрий огляделся, не замечая ничего; осунувшееся лицо его выражало глубокую потерянность, серая шинель добавляла отчуждения облику. Степан налетел на него, едва не повалив, и заключил в крепкие объятия.
– Братуха! – смеялся он. – Ну привет! Живой-таки, а! Рассказывай, где тебя черти носили? Чего не писал так долго?
Счастью Степана не было предела; улыбка ни на миг не остывала, синие глаза жадно изучали брата, словно он мог вот-вот испариться.
– На войне особо не попишешь, – дёрнул плечом Дмитрий и тяжело прибавил: – Отойди-ка, на ногу наступил.
Степан сделал шаг назад и только сейчас обнаружил, что Митька опирается на костыль, и от бедра до пятки его ногу затягивает бинт.
– Поэтому я и дома, – бросил солдат. – Так и будем на морозе стоять?
– Да нет… Вон, лошадь… Я-то, дурак, думал, что ты с Белокрылом приедешь, – помогая Дмитрию дойти до коня, говорил Степан. – Ему в паровоз, наверное, нельзя?.. Давай я помогу тебе сесть!
– Я сам, – отказался Дмитрий, опёрся на костыль, здоровую ногу поставил в стремя, а больную перекинул; боль сжала его в судороге.
– Ну что ты, я бы помог!.. – досадливо вздохнул младший брат и повел коня шагом. – Ты, Мить, чего такой смурной? Ужели не рад?
Тот не сразу дал ответ. Долгие секунды лишь хруст снега скрашивал безмолвие.
– Рад, конечно, – буркнул он. – Война это всё. Как подумаешь…
Жалость заворошилась в груди Степана, и он с сочувствием вздохнул:
– Тебя где так?..
Дмитрий посмотрел на свою ногу и отмахнулся.
– Это ещё легко отделался. Коня моего ранили. Как сейчас чувствую: уходит земля, он подгибается, падает. А я лежу под ним. Вылезти не могу. У самого ранение в плечо, но там ссадина да и только. Товарищ вытащил меня.
Пораженный его историей, прозвучавшей, как эхо смерти, младший брат