Успеть сказать до тридцати. Стефания Данилова

itle>

      А они дискутируют, снова меня ругая:

      «Почему ты вчера была громче, сегодня тише?

      Почему ты сегодня – одна, а вчера другая?

      Это кто-то вместо тебя говорит и пишет?»

      Мой диагноз – поэтический шизофреник.

      Я не знаю, какое из альтер-эго завтра

      вдруг откроет глаза.

      И первым из озарений

      для него станет то,

      что оно – это тоже автор,

      говорить из меня – это все, что оно умеет.

      Ваше дело считать его правым или неправым.

      И оно говорит, пока всё во мне немеет.

      И оно как никто имеет на это право.

      Пусть одна будет грубой, другая поёт помягче.

      Третий влюбит в себя обеих случайных встречных.

      В этом хоре нет голоса, который бы был обманчив.

      Об актёрстве и лжи не может здесь быть и речи.

      Каждой твари по паре; я – Ной своего ковчега:

      каждой твари по голосу собственному и стилю.

      Звукореж негодует на сорванном саундчеке,

      но уже и его сомнения отпустили,

      что мои альтер-эго не так уж огнеопасны.

      Как сказать обо всем и сразу в одной личине?

      Как их всех отпустить, когда это так прекрасно –

      я мужчину могу понять, обретясь в мужчине?

      Я могу быть вдовой, преступником и ребёнком,

      не закончив ни театралки, ни МХАТа, к счастью.

      Эквалайзер не подстрижёшь под одну гребенку.

      Плюс на минус дает звезду путеводной масти.

      Право голоса, как известно, давно в кавычках.

      Но кто нам запрещает право многоголосья?

      Мы идем на чистейший свет по дурной привычке.

      И за нами смыкается прошлое,

      как колосья.

      Синий цвет

      Я – синий цвет.

      Я – небо. Я – вода.

      Восток, платочек, птица Метерлинка,

      упавшая на платьице былинка.

      Я – то, чего Ты ждал.

      Иди сюда.

      Я – иконопись,

      уайльдовский чулок,

      авантюрин,

      забвение и память!

      Я – тень, что опадает на чело,

      я – поцелуй

      бескровными

      губами!

      Я – блюз, циан,

      берлинская лазурь,

      осенние есенинские строки!

      Я – сон.

      Я – ни в одном Твоём глазу.

      Я – взгляд

      в Тебя,

      недремлющий и строгий.

      Я – алкоголь,

      во мне процентов – сто,

      испей Меня

      и окажись со Мною!

      Я в наэлектризованном пальто

      исполнена

      немой

      голубизною!

      Я – море,

      я взволнована, заметь!

      Я – холст слепого импрессиониста!

      Я – лёд в бокале,

      пламень и синистер!

      Еще не жизнь, но и уже не смерть.

      Я – бирюза,

      сапфир,

      аквамарин,

      я – медный купорос, кобальт, индиго!

      Височной жилкой бьющаяся дико!

      Смотри в Меня!

      Смотри в Меня!

      Смотри!

      Я самым синим пламенем горю –

      на мне горят

      Твои прикосновенья.

      Прошу Тебя,

      останови

      мгновенье! –

      – …Я из Тебя

      Бессмертье

      сотворю.

      Снег

      московской квартире на Измайловской

      и страху, который там

      перебираю ворох бумаг, вещей, на

      коих лежит печать прошлогодней пыли

      это – мои мертвецы, и они – священны

      как минимум тем,

      что азбучно жили-были

      эта открытка – аж из владивостока

      этот конверт летел из калининграда

      в чем смысл письма, если оно жестоко

      тем, что спустя полгода

      уже – неправда?

      в чем суть флакона, если духи́ в нем – ду́хи,

      в чем соль еды,

      если она без соли?

      что восстает под пальцами