История одной картины. Один день из жизни Александра Cуворова. Елена Немых

камердинера:

      – Что все это значит?

      – Вот видите ли, – отвечал тот, – он в это время просыпается и уже встает; ему сейчас все его военные соображения приходят в голову, так он и рассеивает себя этими пустяками…

      Но из-за двери раздалось отчетливое пение. Акинфий спросил еще:

      – А теперь что он делает?

      – Молится Богу.

      Прошка вышел на кухню, а ординарцы плюхнулись на старенький и скрипучий диван с гобеленовой обивкой. Откуда в бывшей турецкой крепости появился этот раритет, можно только гадать. Акинфий с интересом погладил красный и гладкий узор ладонью. Бывалый Краснов сразу задремал, а он с интересом рассматривал запорошенное снегом окно, свечу на подоконнике, забытую Прошкой. Неожиданно в углу, в неверном свете колеблющейся от сквозняка свечи, Акинфий Кононов заметил длинную ткань наброшенную на что-то массивное. В углу что-то блеснуло. Кононов встал и подошёл поближе, взялся за ткань, и она с шумом упала вниз, открыв старинное зеркало в чёрной оправе. Свеча чадила, но светила, и он неожиданно увидел себя в отражении. Тесный тулуп плохо сидел на нем, и он его одернул. Вчера в этот дом они с Красновым заехали за полночь. Ивана Краснова задержал в Севастополе сам Мордвинов, капитан передал депешу Суворову, что не сможет его поддержать с моря в Кинбурне. Он передал и морские карты для генерала. Карты Мордвинов захватил с турецких суден, и они очень даже могли пригодиться полководцу, не смотря на турецкий язык составителя. Акинфий Кононов присоединился к Ивану почти у въезда на Кинбурнскую косу, он скакал из Санкт-Петербургского драгунского полка, аж от Александровского редута. Тот находился в тридцати шести верстах от гарнизона Суворова, и вчера Акинфий устал и мгновенно уснул, так и не успев оценить новое назначение в ординарцы, рассмотреть новое место дислокации. Неразговорчивый Иван Краснов если и говорил, то говорил мало, да и то чаще всего на украинском языке, который Акинфий плохо понимал. За время их пути к Суворову донской казак не проронил почти ни слова, коротко представившись.

      Ординарцы быстро устроились на ночлег в отдельной комнате. То, что в коридоре есть диван и даже зеркало, Акинфий вчера не увидел. Он взглянул на отражение дремлющего Ивана, у того пар шёл из-за рта, он тихо сопел. Кононов хотел его разбудить, но в это время открылась дверь кухни и оттуда выбежал Прошла с медным и явно горячим самоваром в руках. Камердинер не смотрел на ординарцев, но коротко им кинул:.

      – Седлайте скоро. Александр Васильевич выпьет чаю и тут же выйдет к вам! – крикнул он и зашел в комнату к Суворову.

      Акинфий не успел ответить, Иван же тут же проснулся и быстро вскочил с дивана. Он хотел что-то сказать, но не успел, потому что в коридор вышел с шумом сам генерал-аншеф. Одетый в лёгкую, летне-осеннюю, не по сезону, шинель, он держал в руках хлыст для лошади. Непокрытая седая голова в кудрях окаймляли лоб с двумя глубокими морщинами.