Пантера Людвига Опенгейма. Дмитрий Агалаков

ним так, как взрослая кошка, искушенная в забавах всей тонкостью своей кошачьей природы, играет с пойманной мышью.

      – Да, конечно, – ища губами ее губы, готовый к борьбе – яростной, отчаянной, хрипло повторял он.

      – Лейла! Лейла! – кричал в коридоре за дверью женский голос – повелительный и капризный.

      Она, утопив в меховой накидке, брошенной на пол, пол-лица, плечи, локти и грудь, прогнувшись волной, отдав его рукам свои бедра, была далеко отсюда. Но этот крик коснулся слуха Давида. Голоса уже были слышны у самой двери. Давид едва успел дотянуться, чтобы одной рукой зажать рот Лейлы.

      Дверь на другом конце костюмерной открылась.

      – Лейла! Ты здесь? – спросил тот же капризный женский голос.

      Свет внезапно ослепил Давида, еще сильнее сжавшего ладонью рот женщины.

      – Боже! – воскликнул голос. – Здесь что, прошли сарацины?!. Ох, я больше не буду давать приемы. Казимир, уведите меня отсюда. Это не мой дом.

      Свет потух. Дверь закрылась. Шаги уже таяли в коридоре, когда Давид от боли сжал зубы – Лейла, превратившись в один сокращающийся мускул, прокусила ему руку. Отпустив ее рот, морщась, Давид с трудом разжал кулак. Сам не зная, зачем делает это, он провел ладонью от лопаток до ягодиц еще тесно прижимавшейся к нему женщины. В бледном предрассветном свете, падавшем из окна, он увидел на спине Лейлы темный след. Ее кожа стала липкой. Это была кровь – его кровь.

      – Ты самый выносливый зверь, каких я только встречала, мой милый Давид, – запрокидывая голову, проговорила она.

      Он опустился в тот же мех, и Лейла волной перетекла на его колени. Ее глаза уже были трезвы, и он вновь увидел на ее губах улыбку, с которой не мог смириться – холодную и бесстрастную.

      – Ты слишком жестоко обошлась с моей рукой, – стараясь быть беззаботным, сказал он.

      – Не страшно потерять десять капель крови.

      – Вот как? – усмехнулся Давид.

      – Да. Не страшно потерять ее всю. – Она взяла его руку в свою, поднесла к своим губам, вылизала темные пятна. Затем, поднимая глаза, сказала: – Страшно другое, Давид.

      – Что же?

      Но Лейла словно и не услышала его вопроса.

      – Одевайся, – сказала она. – Наша с тобой ночь прошла.

      Лейла хотела встать, но он удержал ее за руку.

      – Ты мне не ответила.

      – В другой раз, – она поцеловала его в губы, и он почувствовал на языке вкус собственной крови. – У нас будет еще время поговорить об этом. Где же мое платье?

      Одевшись почти на ощупь, они вышли в коридор. Дом был пуст и тих.

      – А где все гости? – удивленно спросил Давид. – Хоть парочка заплутавших пьяниц?

      – Праздник закончен, – ответила Лейла. – Все, кто приходит сюда, знают: герцогиня не любит затянувшиеся приемы, тем более навязчивых приглашенных. Остаться может только один человек – счастливчик.

      – Счастливчик?

      – Это так, к слову. – Лейла остановилась, улыбнулась ему. – Согласись, милый: для нас, – она сделала ударение на этих словах, – время пролетело