Пять глаз, смотрящих в никуда. Елена Станиславская

было пускать в голову всякую ерунду, но ворота здравого смысла не выдержали и рухнули под напором.

      «Почему Блок? Разве это может быть совпадением? Она что-то знает обо мне и папе?» А главным тараном, сбившим ворота с петель, стал вопрос: «Рука выбрала ее?»

      И странной близостью закованный,

      Смотрю за темную вуаль,

      И вижу берег очарованный

      И очарованную даль.

      Полина зажмурилась и стиснула зубы, пытаясь совладать с чувствами. Не вышло. Снова замаячила перед глазами Пряжка с канцелярской скобой моста, а следом – папа на пороге квартиры. Эти, именно эти строки он произнес перед отъездом – и ушел, не дождавшись ответа. Полина всегда откликалась строфой на строфу, а тут язык свело от обиды. За то, что все решил, не посоветовавшись. За то, что не позвал с собой. И за то, что в очередной раз пренебрег всеми ее вопросами… Воспоминание сдавило горло, как туго завязанный шарф из колючей шерсти.

      После «Незнакомки» в зале воцарилась гробовая тишина. Раздались первые робкие хлопки, следом волной накатила овация. Девушка улыбалась со сцены, но совсем не так, как подобает артистке. Улыбка была мрачной, кривой, точно излучина той же Пряжки. Это еще больше распаляло публику.

      – Спустись ко мне, дивное виденье! – заорал Остопов.

      – Мне еще рано идти ко дну. – Слова девушки снова вызвали овацию.

      Она прочла еще около дюжины стихов. Полина узнала Брюсова, Белого и Сологуба, но авторов большинства произведений, к своему стыду, определить не смогла. Возможно, незнакомка декламировала стихи современных поэтов, а в них Полина не разбиралась. Она чувствовала себя слегка пьяной от поэзии, голоса и того, что случилось до выступления. Никогда еще Полина не ощущала себя такой взбудораженной и растерянной.

      – Кто она? – прошептали онемевшие губы.

      Ипполит Аркадьевич развел руками.

      Нужно было что-то предпринять. Отвлекшись от стихов, Полина задумалась. С девушкой определенно стоило поговорить, но не кричать же из зала по примеру Остопова? Полина поморщилась. Надо сказать опекуну, чтобы подозвал официанта, и расспросить про девушку. Хотя нет, лучше не тратить время на пустые разговоры. Нужно сразу дать денег и попросить передать записку. Да, так будет вернее. Только сначала раздобыть ручку и бумагу, а для этого…

      Полина потянулась к Ипполиту Аркадьевичу, чтобы изложить мысли, и тут поняла, что заиграло пианино. На сцене больше не было декламаторши. Разволновавшись, Полина заметалась взглядом по залу. Слева, совсем близко, полыхнуло алым. Во рту пересохло. Сглотнув, Полина подняла глаза.

      Она подошла – под ногами захрустели осколки – и села рядом с Ипполитом Аркадьевичем, будто это был ее столик. На скатерть легли крупноватые, не слишком изящные, но по-своему красивые руки. По переплетению вен и сухожилий бежал ток жизни, в них таились сила и бесстрашие перед любой работой. Лучше рук были только глаза: темные, ночные, по-совиному круглые и окруженные густыми ресницами. Во взгляде то ли ничего не читалось, то ли – слишком многое.

      Девушка