Блошиный рынок. Татьяна Мастрюкова

меня.

      – Твой урок, – просто говорил он, поворачивался и шел дальше, будто мы незнакомы.

      И было в его фигуре, быстро удалявшейся, скрывавшейся за чужими спинами, что-то такое жуткое, что я, проглотив робость и обиду, возвращался к своему обидчику и с грехом пополам исправлял ситуацию. Или не исправлял.

      Даже за билеты – на автобус ли, на электричку или на ярмарку – мы всегда платили отдельно, каждый сам за себя. Карманных денег у меня тогда было достаточно, я их просто особо не тратил до походов с дедом. Поэтому раздельный бюджет мне казался само собой разумеющимся. Почему-то не приходило в голову, что обычно так с малолетними внуками не поступают.

      Мне много чего не приходило в голову.

      Наверное, привыкнув к родительской опеке, безоговорочно доверяя папе с мамой, я даже не задумывался, что близкий взрослый, родственник, может делать что-то неправильное и опасное для меня.

      Зато я быстро учился.

      Все, что дед лично покупал на блошиных рынках, он забирал с собой. Складывал к себе в торбу, которая казалась мне бездонной. Заглядывать туда запрещал и вообще весьма ревниво относился к этому своему имуществу.

      Впрочем, я неправильно выразился про личные дедовы покупки. Обычно это я приобретал те вещи, на которые указывал дед. Но деньги были дедовы, он мне их вручал незаметно для продавца, будто я сам что-то выбрал и сам покупаю. По правде говоря, для меня это было поводом для тайной гордости.

      Бывало, что меня долго игнорировали, отдавая предпочтение взрослым покупателям. Но дед говорил, что это прекрасно – оставаться невидимым, в то же время видя всех.

      Я удивлялся, что продавцы не замечают и его самого, не только меня, мальчишку. Впрочем, с теми, кто через мою голову сразу начинал беседу с дедом, он и разговаривал сам, и расплачивался тоже сам. Но такое случалось, как сейчас вспоминаю, довольно редко.

      Еще больше меня удивлял дедов выбор: это были вещи, которые легко приобрести в самых обычных магазинах, они не являлись дефицитом, не обладали, на мой взгляд, какой-либо ценностью, чтобы охотиться за ними именно на барахолках.

      Дед мне на это говорил:

      – Я беру у человека, а не беру вещь. Я никогда не беру вещи.

      Но я все равно не понимал: ведь покупки делались совсем не с целью, например, помочь рублем нуждающемуся, который стыдится просить подаяние, а потому распродает то, что имеет. Дед покупал не для того, чтобы поддержать симпатичного ему человека, как, например, иногда делаю я.

      И еще странно было, что дед Власий никому не запоминался, учитывая, как прекрасно ориентировался он на блошиных рынках, как знал всех продавцов в лицо и по именам, какие точные советы и характеристики давал лоточникам и вещам, легко угадывая год и место происхождения той или иной безделушки.

      – Со временем научишься, не от меня, так сам.

      «Не от деда, так сам», «сам научишься» – постоянный рефрен дедовых поучений. Как будто он постоянно держал дистанцию между мной и собой, между своим житейским опытом и