Николай Некрасов. Его жизнь и литературная деятельность. Л. Мелынин

не надолго сняли…

      Вот вечер – снова рог трубит.

      Примолкнув, дети побежали, Но мать остаться им велит: Их взор уныл, невнятен лепет… Опять содом, тревога, трепет! А ночью свечи зажжены, Обычный пир кипит мятежно, И бледный мальчик, у стены Прижавшись, слушает прилежно

      И смотрит жадно (узнаю

      Привычку детскую мою)…

      Что слышит? Песни удалые

      Под топот пляски удалой;

      Глядит, как чаши круговые

      Пустеют быстрой чередой;

      Как на лету куски хватают

      И рот захлопывают псы…

      …

      Смеются гости над ребенком,

      И чей-то голос говорит:

      “Не правда ль, он всегда глядит

      Каким-то травленым волчонком?

      Поди сюда!” Бледнеет мать;

      Волчонок смотрит – и ни шагу.

      “Упрямство надо наказать —

      Поди сюда!” – волчонок тягу…

      “А-ту его!” Тяжелый сон…

      Николай Алексеевич, первенец в семье, был, по-видимому, много старше своих многочисленных братьев и сестер, и одинокое детство его протекало в невыносимо душной нравственной атмосфере. Чтобы получить о ней понятие, достаточно прочесть “Родину” или другое стихотворение того же периода – “В неведомой глуши”, которое автор, по не совсем понятным для нас мотивам, не хотел признавать оригинальным. Первоначально стихотворение было озаглавлено “Из Ларры”, позже – “Подражание Лермонтову”, причем в авторском экземпляре сделано было такое примечание: “Сравни: Арбенин (в драме Маскарад). Не желаю, чтобы эту подделку ранних лет считали как черту моей личности”. И еще следовало ироническое добавление: “Был влюблен и козырнул”. То есть: порисовался демоническим плащом сильного, много испытавшего, во всем разочаровавшегося человека…

      Позволительно, однако, усомниться в полной искренности этого примечания.

      Сходство стихотворений с монологами Арбенина очень слабое, чисто формальное; самый мотив разработан в нем с такими пластически реальными подробностями и столь оригинально, что “подражанием” назвать эти стихи невозможно. Несомненно, что поэта смущали следующие строки его пьесы:

      Я в мутный ринулся поток И молодость мою постыдно и безумно В разврате безобразном сжег.

      И действительно, по отношению к личной его биографии это абсолютная неправда! Если и были в молодости Некрасова не совсем безгрешные увлечения, то, конечно, в ней было во сто раз больше непосильно тяжелого труда, мучений бедности, благородных юношеских стремлений… Начало стихотворения дает зато вполне верную картину растлевающего влияния на юную душу отцовского дома с его рабовладельческими нравами и инстинктами:

      В неведомой глуши, в деревне полудикой,

      Я рос средь буйных дикарей,

      И мне дала судьба, по милости великой,

      В руководители псарей.

      Вокруг меня кипел разврат волною грязной,

      Боролись страсти нищеты,[4]

      И на душу мою той жизни безобразной

      Ложились грубые черты.

      И прежде чем понять рассудком неразвитым,

      Ребенок,

4

То есть разоренных и озлобленных рабов-крестьян.