Николай Некрасов. Его жизнь и литературная деятельность. Л. Мелынин

не носил в груди своей огня,

      Кто на порок презрительный, холодный

      Сменил любовь, святыни не храня;

      Кто не горел в горниле вдохновений,

      Кто их искал в кругу мирских сует,

      С кем не беседовал в часы ночные гений —

      Тот не поэт!

      Не думаем, чтобы эти мысли были плодом одного только подражания романтической школе: в значительной степени это искренние юношеские мечты о высоком призвании писателя. Из другого стихотворения (“Изгнанник”) мы узнаем, что уже рано действительность грубою рукою прикоснулась к светлым мечтаниям поэта и он “очутился на земле”.

      Ты осужден печать изгнанья

      Носить до гроба на челе, —

      сказал ему тогда таинственный голос, —

      Ты осужден ценой страданья

      Купить в стране очарованья

      Рай, недоступный на земле!

      И поэт не теряет бодрости; он даже полюбил свой крест:

      Теперь отрадно мне страдать,

      Полами жесткой власяницы

      Несчастий пот с чела стирать!

      За туманно-романтической формой как будто чуется здесь и нечто автобиографическое (печальное детство; разрыв с отцом, бросившим юношу-поэта почти нищим на мостовой большого города), как будто слышится искренняя нота горделивой уверенности в том, что, и “очутившись на земле”, он не утратил стремления к идеалу: хотя бы “ценой страданья” он придет все же в обетованную землю!

      Красавица, не пой веселых песен мне!

      Они пленительны в устах прекрасной девы,

      Но больше я люблю печальные напевы… —

      читаем в другой пьесе, интересной в том отношении, что здесь впервые выступает образ матери Некрасова, воспетый им позже в таких чудных трогательных стихах. Унылый напев, объясняет поэт, в особенности мил ему потому,

      Что в первый жизни год родимая с тоской

      Смиряла им порыв ребяческого гнева,

      Качая колыбель заботливой рукой;

      Что в годы бурь и бед заветною молитвой

      На том же языке молилась за меня;

      Что, побежден житейской битвой,

      Во власть ей отдался я, плача и стеня…

      Следует еще отметить глубокую религиозность, характеризующую сборник “Мечты и звуки”. В каждом почти стихотворении встречаем упоминание о Боге, о молитве, о необходимости “путь к знаньям верой осветить” и “разлюбить родного сына за отступленье от Творца”. Дух сомнения представляется Некрасову злым духом, и он советует не вверять сердца “его всегда недоброму внушенью”:

      Порыв души в избытке бурных сил,

      Святой восторг при взгляде на творенье,

      Размах мечты в полете вольных крыл,

      И юных дум кипучее паренье,

      И юных чувств неомраченный пыл —

      Все осквернит печальное сомненье!

      Напомнив еще раз читателю, с какой точки зрения оцениваем мы “Мечты и звуки”, резюмируем теперь наше общее впечатление. Книжка эта является, по нашему мнению, не столько продуктом сознательного литературного подражания романтической школе, сколько зеркалом детски неопытной и наивной, но глубоко искренней, религиозно и поэтически настроенной