Логика Аристотеля. Том 2. Валерий Алексеевич Антонов

пункты, упомянутые выше, начиная с объема.

      Следует отметить, что толкователи ведут споры по этому вопросу: одни сосредотачиваются на звуках, другие – на вещах, третьи – на значениях. Каждый утверждает, что сказанное включает в себя определенные слова из книги. Те, кто обсуждают звуки, утверждают, что, по-видимому, разделены звуки, когда говорится: «Из сказанного одни выражены через соединение, а другие – без соединения». Те, кто обсуждают вещи, утверждают, что они, по-видимому, разделяются, когда говорится: «Из существ некоторые выражаются под некоторым подчинением, но в подчинении нет ничего». Между тем те, кто сосредоточен на значениях, утверждают, что после рассуждения о десяти категориях он говорит: «Что касается видов, то эти достаточны», явно указывая на виды, которые являются последующими и концептуальными. Здесь же Порфирий утверждает: «Итак, ничего лишнего или недостающего не содержит род, как он изложен, начертание смысла», тем самым фокусируясь исключительно на смыслах.

      Хотя каждый из этих ораторов может показаться несогласным, на самом деле все они говорят правду, хотя и не полностью, а частично; подобно тому, как если кто-то определяет человека как животное, другой может сказать, что он исключительно разумен, а третий – что он смертен – все трое говорят правду, но ни один не дал полного определения. Поэтому для философа важно различать голоса, которые обозначают вещи посредством значений. Мы покажем, что для говорящего, обсуждающего одно из этих определений, необходимо, чтобы оно охватывало и два других. Говоря о голосах, он обращается к сигнификатам (ведь действительно, среди философов не существует рассуждений о несигнификатах), и эти сигнификаты обозначают вещи посредством ясных значений (ведь то, что он выражает, несет в себе изначальное представление об этом, таким образом, он сам это утверждает), что обусловливает необходимость рассуждения о трех. Поэтому те, кто говорит о вещах, должны найти общий язык. Поскольку одни из них находятся в дружественном представлении, как, например, трагелаф и подобные сущности, а другие – подлинно существующие, они будут обсуждать не то, как философ понимает те, что находятся в дружественном представлении, а то, что действительно существует и является подлинным. Они будут указывать нам не пальцем, а некими голосами, обозначающими их посредством смыслов.

      А в отношении тех, кто говорит только о смыслах, мы утверждаем, что смыслы вещей – это действительно смыслы, и тот, кто учит их, передает их через голоса, которые их обозначают, так что, что бы кто ни сказал об этих трех, он обязательно признает два других. Таким образом, мы утверждаем, что цель философа – обсуждать голоса, обозначающие вещи, через посредство смыслов. И это справедливо: ведь доступный текст и логический трактат, как и вся аристотелевская философия, стоит на первом месте. Поэтому, поскольку в логическом трактате впервые говорится о голосах, и поскольку